Компромисс. Иностранка. Чемодан. Наши. Сергей Довлатов

уходил, становился бледным октябрьским небом. Было тихо. Сосны шумели в опустевшем без гула моторов пространстве над лесоповалом.

      – Поговорим о чудесах? – сказал бугор Агешин, надвинув рваный зековский треух.

      – Кончай, – отозвался Белуга, – после твоих разговоров не спится.

      – Не спится? А ты возьми ЕГО – да об колено! На воле свежий заведешь, куда богаче…

      Зеки нехотя рассмеялись. Осенний воздух был пропитан запахом солярки. Покачивались деревья в бледном небе. Солнце припадало к шершавым желтоватым баланам.

      В стороне курили двое. Коротконогий парень в застиранной телогрейке – Ерохин. И бывший прораб, уроженец Черниговской области, тощий мужик – Замараев.

      – Пустой ты человек, Ероха, – говорил Замараев, – пустой и несерьезный. Таким в гробу и в зоосаде место…

      – Уймись, – сказал Ероха, – попер как на буфет!.. А то ведь у меня не заржавеет. Могу пощекотить…

      – Испугал… Все треплешь языком, а жизнь проходит…

      Ерохин рассердился:

      – Брось мансы раскидывать, чернуха здесь не пролазит… Да и что с тобой говорить? Ты же серый! Ты же позавчера на радиоприемник с вилами кидался… Одно слово – мужик…

      – У нас в каждой избе – радиоточка, – сказал Замараев.

      Он мечтательно возвысил глаза и продолжал:

      – У меня пятистенка была… Сарай под шифером… Коровник рубленый… За окнами – жасмин… Я жил по совести. Придет, бывало, кум на разговенье…

      – Кум? – забеспокоился Ероха. – Опер, что ли?

      – Опер… Сам ты – опер. Кум, говорю… Родня… Придет, бывало. Портвейного вина несет бутылку… Кум у меня серьезный человек был, инвалид…

      – Партийный, что ли? – снова вмешался Ероха.

      – Беспартийный коммунист, – отчеканил Замараев, – ногу потерял в ежовщину…

      – Значит, враг народа?

      – Не враг, а лейтенант ОГПУ. Таких, как мы, шакалов охранял. Ноги лишился. На боевом посту отморозил… Из рядов его выгнали, но пенсию дали…

      – Зря, – сказал Ероха.

      Замараев не расслышал. По лицу его бродила счастливая улыбка. Он продолжал:

      – А кум мой пошутить любил. Бывало, говорит с порога: «Иди за маленькой!» Я только галоши надену, а кум смеется: «Отставить, у меня есть». И достает бутылку красного. У нас вино продавалось за рубль четыре. А на вкус как за рубль семьдесят две. Разольем, бывало… Благодать, порядок в доме… Я жил по совести…

      – По совести… А сел за что?

      Замараев молча стукнул веточкой по голенищу.

      – За что, говорю, сел? – не унимался Ероха.

      – Да за олифу.

      – Крал, что ли?

      – Олифу-то?

      – Ну.

      – Олифу-то да.

      – По совести… А потом ее куда? На базар?

      – Нет, пил заместо лимонада.

      – Так, – усмехнулся Ероха, – сколько ж ты олифы двинул?

      – Эх, было время, – сказал Замараев, – было время… Олифы-то? Тонны две.

      – Сколько ж это денег? Полкуска?

      – По иску – сорок тыщ. На старые, конечно…

      – Ого! А если взять на кир перевести?

      – Пустой ты человек, – рассердился Замараев, –