Компромисс. Иностранка. Чемодан. Наши. Сергей Довлатов

низкого костра спиной ко мне расположился человек. Рядом лежала толстая книга без переплета. В левой руке он держал бутерброд с томатной пастой.

      – А, Купцов, – сказал я, – опять волынишь?! В крытку захотел?

      В отголосках трудового шума, у костра – зек был похож на морского разбойника. Казалось, перед ним штурвал и судно движется навстречу ветру…

      …Зима. Штрафной изолятор. Длинные тени под соснами. Окна, забитые снегом.

      За стеной, позвякивая наручниками, бродит Купцов. В книге нарядов записано: «Отказ».

      Я достаю из сейфа матрикул Бориса Купцова. Тридцать слов, похожих на взрывы: БОМЖ (без определенного места жительства). БОЗ (без определенных занятий). Гриф ОР (опасный рецидивист). Тридцать два года в лагерях. Старейший «законник» усть-вымского лагпункта. Четыре судимости. Девять побегов. Принципиально не работает…

      Я спрашиваю:

      – Почему не работаешь?

      Купцов звякает наручниками:

      – Сними браслет, начальник! Это золото без пробы.

      – Почему не работаешь, волк?

      – Закон не позволяет.

      – А жрать твой закон позволяет?

      – Нет такого закона, чтобы я голодал.

      – Ваш закон отжил свое. Все законники давно раскололись. Антипов стучит. Мамай у кума – первый человек. Седой завис на морфине. Топчилу в Ропче повязали…

      – Топчила был мужик и фраер, зеленый, как гусиное дерьмо. Разве он вор? Двинуть бабкин «угол» – вот его фортуна. Так и откороновался…

      – Ну а ты?

      – А я – потомственный российский вор. Я воровал и буду…

      Передо мной у низкого костра сидит человек. Рядом на траве белеет книга. В левой руке он держит бутерброд…

      – Привет, – сказал Купцов, – вот рассуди, начальник. Тут написано – убил человек старуху из-за денег. Мучился так, что сам на каторгу пошел. А я, представь себе, знал одного клиента в Туркестане. У этого клиента – штук тридцать мокрых дел и ни одной судимости. Лет до семидесяти прожил. Дети, внуки, музыку преподавал на старости лет… Более того, история показывает, что можно еще сильнее раскрутиться. Например, десять миллионов угробить, или там сколько, а потом закурить «Герцеговину флор»…

      – Слушай, – говорю я, – ты будешь работать, клянусь. Рано или поздно ты будешь шофером, стропалем, возчиком. На худой конец – сучкорубом. Ты будешь работать либо околеешь в ШИЗО. Ты будешь работать, даю слово. Иначе ты сдохнешь…

      Зек оглядел меня как вещь. Как заграничный автомобиль напротив Эрмитажа. Проследил от радиатора до выхлопной трубы. Затем он внятно произнес:

      – Я люблю себя тешить…

      И сразу – капитанский мостик над волнами. Изорванные в клочья паруса. Ветер, соленые брызги… Мираж…

      Я спрашиваю:

      – Будешь работать?

      – Нет. Я родился, чтобы воровать.

      – Иди в ШИЗО!

      Купцов встает. Он почти вежлив со мной. На лице его застыла гримаса веселого удивления.

      Где-то падают сосны, задевая небо. Грохочет лесовоз.

      Неделю