Наследие Божественной Орхидеи. Зорайда Кордова

на рыбалке и однажды в это время привлекла внимание мужчины, который теперь стал ее отчимом. Он был застройщиком и инженером. Такие мужчины врываются в маленькие грязные кварталы и провинциальные города. Они закладывают бетон, фундаменты для домов, дороги и тротуары. Они оставляют след. И детей после себя. В Эквадоре, государстве, которое все еще трансформируется, все еще превращается в то, чем оно хотело стать, инженер-застройщик был таким же обычным явлением, как коты, шныряющие по дворам. Это была респектабельная и надежная работа, а заказы делало правительство.

      Вдоль полосы домов у реки, где жила Орхидея, развивать было нечего. По крайней мере, так решил Вильгельм Буэнасуэрте после их беглого осмотра. Пройдя по безымянной дороге до берега, он спрятал свой золотой кулон под рубашку, закатал брюки до щиколоток, чтобы не запачкаться, и засунул руки в карманы.

      Когда он доставал носовой платок, чтобы вытереть пот с крутого лба, у него выпал бумажник, а в этот момент мимо него проходила Орхидея Монтойя со своей корзинкой, полной рыбы, которую собиралась поджарить дома на ужин. Она подняла бумажник и окликнула Вильгельма. Хотя ее одежда была чистой – за исключением следов от брызг речной воды, – хотя она принимала душ каждый день, он отступил от нее на шаг, испугавшись девчонки ростом ему по пояс.

      Она протянула бумажник.

      – Вы уронили.

      Вильгельм Буэнасуэрте родился в семье матери-немки и отца-эквадорца. Точнее, его отец был наполовину испанцем, наполовину местным жителем, плодом смешения рас. Но он считал себя эквадорцем до мозга костей. Его глаза были не совсем карими и не совсем зелеными. Нос не то чтобы с горбинкой, но и не то чтобы прямой. Волосы и не светлые и не темные. Кожа не белая, но белее, чем у большинства. Он гордился всеми составляющими его «я». И получив образование в Германии, он вернулся на землю своего отца, свою родину, чтобы сделать ее лучше, сделать ее больше.

      – Спасибо, девочка, – ответил он. Достал банкноту в пять сукре и вложил ей в руку.

      К этому времени Орхидея уже ненавидела мужчин, совавших ей в кулак деньги.

      Так сделал ее отец – мужчина, который был ее отцом.

      Так поступали мужчины, покупавшие у нее рыбу. Как-то один мужчина попытался дать ей десять сукре, чтобы она пошла с ним к нему домой. Ей было всего десять, и она, бросив пригоршню грязи ему в глаза, бежала всю дорогу домой и потом забаррикадировала дверь изнутри.

      Она не думала, что этот человек был таким же, но кто она такая, чтобы судить?

      В этот момент ее мать бежала вниз по пыльной улице, выкрикивая имя дочери. Фарфорово-белые щеки Изабеллы Монтойи раскраснелись, а черные волосы выбились из аккуратного пучка, в который она всегда их стягивала.

      Хорошенько рассмотрев элегантного мужчину, стоявшего перед ней, Изабелла успокоилась.

      – Надеюсь, моя дочь не побеспокоила вас, сеньор.

      Вильгельм Буэнасуэрте был так ошеломлен, что не мог вымолвить и слова в ответ. Что-то в его груди сжалось. На мгновение он задумался, не сердечный ли у него