Папуля. Эмма Клайн

у подножия лестницы.

      Сколько тебе лет?

      Пять.

      Кто это у тебя?

      Геккончик.

      Геккончик? Твой геккончик? А что ты делаешь?

      Строю домик для Флаундера.

      Для кого?

      Для Ариэль и Флаундера.

      А кого ты больше всех любишь? Папу любишь?

      Да.

      Кого ты больше любишь, маму или папу? Папу любишь больше всех на свете?

      Джон оглянулся, но Саши уже не было.

* * *

      Джон застал ее на кухне, она отрывала от рулона бумажные полотенца, квадрат за квадратом, и промокала лужу под столом.

      – Зеро опять напрудил, – ворчала дочь. – Боже… – Рулон кончился, Саша говорила скороговоркой, а глаза у нее были красные, опухшие. – Что ж никто за ним не подтирает? Вот гадость! Пес лужи оставляет по всему дому, и никому дела нет.

      – Мама его любит, – сказал Джон.

      Саша носком туфли возила по полу полотенцами. Даже собрать их, наверное, не удосужится, подумал Джон.

      – Что слышно про чемодан?

      Саша мотнула головой.

      – Я проверяю на сайте, но там пока написано «в пути». Держу руку на пульсе.

      – Если хочешь, давай съездим в торговый центр.

      – Ага. Давай, спасибо.

      Джон задержался на кухне – чего же он ждал? Да ничего. Полотенца Саша так и не собрала.

* * *

      Всю дорогу – полчаса езды по трассе номер двенадцать – Саша молчала. Дорога была почти пуста.

      – Вот, смотри, гостиницу так и не достроили.

      Конкурс на строительство он проиграл, обошли конкуренты. На самом деле к лучшему – слишком уж близко город, посыплются возмущенные письма, станут требовать отчетов о транспортной нагрузке.

      Саша без конца проверяла телефон.

      – Есть зарядник? – спросила она.

      Когда он полез в бардачок за зарядником и нечаянно коснулся ее, Саша вздрогнула.

      Джон заставил себя промолчать. Зря он вызвался с ней ехать, попросил бы лучше Линду или кого-то из ребят. Джон включил радио, настроенное на Линдину любимую волну, там уже со Дня благодарения крутили рождественские мелодии. Сэм ему как-то рассказывал, что сейчас плейлист на радио задает компьютер.

      Внезапно тьму рассеял

      Небесный дивный свет…[1]

      Эту песню кто-то из детей, кажется, пел со школьным хором на рождественском утреннике. Детей нарядили ангелами – сшили им балахоны из простынь, Линда смастерила из фольги нимбы.

      Саша, одернув рукава Хлоиной толстовки, поставила телефон заряжаться, положила на приборную панель между собой и Джоном. Заставкой на экране служила фотография: семья на палубе парома. Женщина, мужчина, ребенок. В женщине Джон не сразу узнал Сашу. Ярко-синяя спортивная куртка, волосы треплет ветер, лицо так и сияет. На коленях у нее мальчик, а мужчина – Эндрю – обнимает обоих, улыбается. Джон вдруг понял: эти двое по ней скучают, Эндрю и его сын. Она здесь, а не с ними, им ее не хватает. Что же тут странного? Экран погас.

      Имелся у нее в школе дружок – или не у нее, а у Хлои? – долговязый, темные волосы острижены «шапочкой», востроносый, а ноздри вечно шелушились. Неплохой парнишка, но в

1

«О малый город Вифлеем», рождественская песня, слова Ф. Брукса, музыка Л. Реднера. Перевод Д. Ясько. – Здесь и далее примеч. перев.