Папуля. Эмма Клайн

фотографии детей не заставляли себя ждать: младенцы на пушистых ковриках, свернувшиеся, словно креветки.

      – Это был тот, – говорила ей Уна, – чернявый.

      Элис пыталась припомнить, бросился ли ей кто-то в глаза. Нет, никто.

      Заявился он сюда днем, рассказывала Уна, хотел купить ее белье. Уна так и прыснула, увидев, как вытянулось у Элис лицо.

      – Вот умора! – Уна лениво убрала с глаз длинную челку. – Ты в Сети поищи, там такое, просто ахнешь!

      – Просил ему написать?

      – Да ну, – мотнула головой Уна. – Он сказал: «Я тебе дам пятьдесят баксов, а ты сейчас же пойдешь в туалет, снимешь трусы и отдашь мне».

      Элис ожидала, что Уна испугается, расстроится, – нет, ничего подобного. Даже наоборот, ее это развеселило – тут Элис все поняла.

      – Ты же отказалась?

      Уна улыбнулась, стрельнула глазами, и у Элис тоскливо упало сердце, нахлынула странная смесь чувств, тревога пополам с завистью, вдобавок непонятно, кто тут жертва обмана. Элис хотела что-то сказать, но смолчала. Теребила на пальце серебряное колечко, в руке догорала сигарета.

      – Зачем? – недоумевала Элис.

      Уна рассмеялась.

      – Не придуривайся, тебе ведь тоже приходилось. Все понимаешь.

      Элис облокотилась о перила.

      – А вдруг он что-нибудь учудит – не боишься? Узнает, где ты живешь, станет преследовать?

      Уна скорчила недовольную гримасу.

      – Я тебя умоляю! – И принялась разминать ноги – то встанет на цыпочки, то опустится. – Даже прикольно, если меня кто-то станет преследовать!

* * *

      Мать Элис отказалась дальше платить за актерские курсы.

      – Но я же продвинулась, – уверяла Элис по телефону.

      Правда ли? Неизвестно. Тони заставлял их произносить реплики, перекидываясь мячом, ходить по залу походкой от груди, потом – от бедра, лежать с закрытыми глазами на пропахших потом одеялах из чулана. Элис прошла первый уровень, второй стоил дороже, зато занятия дважды в неделю, а раз в месяц – индивидуальное с Тони.

      – Не пойму, в чем разница между первым уровнем и вторым.

      – Второй более сложный, – объяснила Элис. – Более углубленный.

      – Может, стоит передохнуть. Разобраться, так ли тебе это нужно.

      Вот и попробуй ей втолковать: если Элис не учится и ничем, кроме магазина, не занята, то остальное – жуткая работа, жуткая квартира – приобретает вдруг новый, мрачный смысл. И рассуждать об этом трезво выше ее сил.

      – Я подъезжаю к дому, – сказала мать. – Скучаю.

      – И я.

      К горлу подступил вдруг ком – вся сумбурная, невысказанная любовь рвалась наружу, – но это длилось лишь миг, и он прошел, а Элис так и сидела одна. Надо отвлечься, подумать о чем-то другом. Элис пошла на кухню, открыла упаковку замороженных ягод и принялась отправлять их в рот, пока не онемели пальцы, пока холод не пробрал до самого нутра, – пришлось встать, накинуть пальто. Элис передвинула стул поближе к окну, к солнцу.

*