Маршал. Канта Ибрагимов

может, вы…

      – Нет-нет, я не музыкант, я хореограф… был. Но сейчас давайте ещё раз «Тбилисо», только на припевы чуть выше аккорды.

      Они ещё немного поговорили о координации. После чего Тота вышел к публике:

      – Дамы и господа. – Да, дамы были – по одной из бухгалтерии и канцелярии, но Болотаев представлял, что эта публика если не из Карнеги-Холла, то из Большого, ну хотя бы Большого концертного зала Тбилиси.

      «Тбилисо» была визитной карточкой Болотаева. И хотя у него не было выдающихся вокальных способностей, но эту композицию, которую он обожал, он так проникновенно-искренне исполнял, что частенько, особенно в преддверии праздников, лучшие тбилисские рестораны приглашали его и его студентов-друзей для организации небольшого концерта… Однако это было по молодости, в свободном полете и вдохновении; когда все по плечу, всё получается и всё, как говорится, по кайфу. И тогда он выступал не для зрителей, а более для самого себя – как артист он грезил сценой, и теперь даже эта сцена, сцена в тюрьме, была тоже сценой, а он актер, и он хотел, он просто очень захотел, чтобы его признали актёром, а не каким-то заключённым мошенником. И по реакции – все просто остолбенели, даже не хлопали, – Болотаев понял, что «Тбилисо» – творение! Ведь никто, почти никто слов не понимает, но понимает Тбилиси – это не Сибирь, это юг, солнце, тепло, Кавказ и там вас ждут гостеприимные люди и целебное вино.

      После магии «Тбилисо» Тота вернул всех в реальность – были исполнены блатные и популярные вещи Вилли Токарева и Высоцкого. Вот где зал оживился, зашумел, как предштормовое море, но эта стихия, эта волна всколоченных чувств уже была под властью сцены: на какое-то короткое время здесь восторжествовала высшая магия – это искусство!

      Если бы в этот момент со сцены раздался любой призыв – любой, – последовало бы действие, буря вскипала, но со сцены раздался иной мотив:

      – Танец гор! Лезгинка! – И это не значит, что Тота сам начал танцевать. Нет, он палочками стал набивать дробь всё в нарастающем и нарастающем ритме, при этом не столько используя барабан, но и табурет, и остов гитары, и даже откуда-то появившееся перевёрнутое ведро – словом, получился некий ударный аппарат, на котором Тота стал выбивать такой яростный, переливчатый, как горная река, ритм джигитовки, что всякий, кто этот необузданный, мятежный ритм знал, им жил и о нём мечтал, не мог не танцевать. И поэтому Святой Георгий вскочил, прямо на своем месте стал гарцевать. В это мгновение старый зэк неимоверно изменился – вновь выправил стать, заулыбался и даже как-то посветлел. Весь зал аплодировал теперь ему. Георгий недолго, но грациозно исполнил свою последнюю джигитовку в тюрьме. Подустав, он победно-повелевающим жестом передал эстафету танца на сцену. Болотаев, который только этого и ждал, вновь крикнул:

      – Танец гор Кавказа! Маршал!

      …И этот экзамен Тота достойно сдал, ибо весь зал вскочил и под дикий ритм танца отчаянно хлопал, в восторге рычал.

* * *

      Болотаева всегда поражало, что многие из тех, кого он по жизни так или иначе встречал, с крайним