Заповедник и другие истории. Сергей Довлатов

Я люблю моих товарищей…

      «Горожане» отнеслись ко мне благосклонно. Желая вернуть литературе черты изящной словесности, они настойчиво акцентировали языковые приемы. Даже строгий Ефимов баловался всяческой орнаменталистикой.

      Борис Вахтин провозглашал:

      «Не пиши ты эпохами и катаклизмами! Не пиши ты страстями и локомотивами! А пиши ты, дурень, буквами – А, Б, В…»

      Я был единодушно принят в содружество «Горожане». Но тут сказалась характерная черта моей биографии – умение поспевать лишь к шапочному разбору. Стоит мне приобрести что-нибудь в кредит, и эту штуку тотчас же уценивают. А я потом два года расплачиваюсь.

      С лагерной темой опоздал года на два.

      В общем, пригласив меня, содружество немедленно распалось. Отделился Ефимов. Он покончил с литературными упражнениями и написал традиционный роман «Зрелища». Без него группа теряла солидность. Ведь он был единственным членом Союза писателей…

      Короче, многие даже не знают, что я был пятым «горожанином».

      Рядом с Гейне

      Мои сочинения передавались из рук в руки. Так я познакомился с Битовым, Майей Данини, Ридом Грачевым, Воскобойниковым, Леоновым, Арро… Все эти люди отнеслись ко мне доброжелательно. Из литераторов старшего поколения рассказами заинтересовались Меттер, Гор, Бакинский.

      Классик нашей литературы Гранин тоже их прочел. Затем пригласил меня на дачу. Мы беседовали возле кухонной плиты.

      – Неплохо, – повторял Даниил Александрович, листая мою рукопись, – неплохо…

      За стеной раздавались шаги.

      Гранин задумался, потом сказал:

      – Только все это не для печати.

      Я говорю:

      – Может быть. Я не знаю, где советские писатели черпают темы. Все кругом не для печати…

Соло на ундервуде

      В Тбилиси проходила конференция:

      «Оптимизм советской литературы».

      Среди других выступал поэт Наровчатов. Говорил на тему безграничного оптимизма советской литературы. Затем вышел на трибуну грузинский писатель Кемоклидзе:

      «Вопрос предыдущему оратору».

      «Слушаю вас», – откликнулся Наровчатов.

      «Я хочу спросить насчет Байрона. Он был молодой?»

      «Да, – удивился Наровчатов, – Байрон погиб сравнительно молодым человеком. А что? Почему вы об этом спрашиваете?»

      «Еще один вопрос насчет Байрона. Он был красивый?»

      «Да, Байрон обладал чрезвычайно эффектной внешностью. Это общеизвестно…»

      «И еще один вопрос насчет того же Байрона. Он был зажиточный?»

      «Ну разумеется. Он был лорд. У него был замок… Ей-богу, какие-то странные вопросы…»

      «И последний вопрос насчет Байрона. Он был талантливый?»

      «Байрон – величайший поэт Англии! Я не понимаю, в чем дело?!»

      «Сейчас поймешь. Вот посмотри на Байрона. Он был молодой, красивый, зажиточный и талантливый. И он был пессимист. А ты – старый, нищий, уродливый и бездарный. И ты – оптимист!»

      Гранин сказал:

      – Вы