Что мое, что твое. Наима Костер

что кормить грудью – это как… стать дойной коровой. И что такого особенного в этом материнстве? У меня есть все, что мне нужно.

      – Я хочу испытать материнство, хочу им заниматься. Не могу объяснить.

      – Заниматься материнством? Так теперь говорят?

      – Если не говорят, то должны бы.

      – А Нельсон? Он тоже помешался на занимательном отцовстве?

      – Оставь его в покое.

      – Это почему?

      – Если мне придется выбирать между мужем и тобой, я знаю, кого выберу.

      Наступило неловкое молчание. У Ноэль мучительно застучало в висках. Она стала нервно постукивать по рулю кулаком. Инес схватила ее руку и поцеловала костяшки.

      – Прости, – сказала она. – Но я тоже в ярости.

      – Потому что я переехала?

      – Потому что ты забыла меня и себя.

      Ноэль не знала, как ей ответить. Инес говорила так, как будто эту “себя” нельзя изменить, как будто бы “я” – константа. Но “я” Ноэль ничего не утратит из-за ее выбора. Стать матерью значит преумножиться.

      Саттоны жили на холме. Примыкавший к их дому гараж был размером с дом, в котором Ноэль выросла. Огромная магнолия вся в цветах на лужайке, гирлянды на крыльце, ставни распахнуты. Разносить закуски Саттоны наняли несколько человек. Ноэль с облегчением вздохнула, увидев, что это белые студенты в дешевых жилетах. Когда они поднимались к дому, Инес взяла ее под руку, и Ноэль решила, что она почти прощена.

      В прихожей Ноэль быстро оглядела себя и Инес в отражении в большом зеркале. Рядом с Инес она казалась не такой живой, не такой молодой. У Инес было крепкое тело, а у нее – мягкое. Такая бледная, высокая, с растрепанными волосами. Зеленое платье, которое она считала довольно милым, теперь казалось безвкусным. Инес была в облегающем платье винного цвета, подчеркивающим талию, и как всегда в поблескивающих украшениях.

      – Ты такая красивая, – сказала Инес, будто читая ее мысли.

      – Кто бы говорил.

      Они повернули в гостиную, рука об руку, и все стали здороваться. Как Ноэль и ожидала, пожимая ей руку, все спрашивали про Нельсона, но Инес ее спасла. Она очаровала всех своей богемной жизнью, и все пялились на нее, раскрыв рот. Танцовщица! Из города! Одинокая! Такая красивая! И, хотя они никогда не произнесли бы этого вслух, – черная! Ее жизнь была для них загадкой, и Инес не пыталась эту загадочность преуменьшать. При первой возможности они потихоньку сбежали, прихватив с ближайшего подноса бурбон и лимонад.

      – Они такие старперы, – прошептала Инес. – Моя бабушка и то не так удивляется моей жизни.

      – Добро пожаловать на золотую милю, детка, – сказала Ноэль, и они засмеялись.

      Они пробрались на кухню, где на столах были разложены брускетты, оливки, пахучие сыры, мисочки с тапенадой и маслом, подносы с разными кишами, греческий пирог на серебряном блюде.

      – Всегда так с белыми в этой стране, – сказала Инес. – Вечно хотят быть откуда-нибудь еще.

      – Только не в Северной Каролине, – сказала Ноэль. Ей представился стол с сырным соусом, мармеладом из перца чили, крекерами и фаршированными яйцами.

      Положив