Покуда я тебя не обрету. Джон Ирвинг

уж не за татуировкой ли ты пожаловал?

      – Нет, спасибо, – всякий же раз отвечал Джек. – Я слишком мал для этого. Мне бы только посмотреть.

      Наверное, этот спектакль выглядел глупо, но мама с Джеком твердо решили играть его для каждого нового гостя, который сразу понимал, что Джек и мама – неразлейвода.

      К концу третьей хельсинкской недели Джек совершенно позабыл о Сибелиусе. Его внимание отвлекли две юные девушки (судя по виду, еще какие бравые), которые однажды вечером подошли к Алисе в баре. Они попросили сделать им обеим татуировку – одну на двоих. Правда, стоя в лифте этажом выше, Джек плоховато расслышал их разговор.

      – Татуировка – это вам не торт, ее нельзя заказать одну на двоих, – так, показалось Джеку, сказала мама.

      – Ерунда, еще как можно, – ответила более высокая из девушек, а другая, кажется, сказала:

      – Мы все на свете делили на двоих, даже вы-сами-знаете-что!

      Джек увидел, как мама отрицательно качает головой – как-то необычно. Он уже видел, как мама отказывает чересчур пьяным юношам и компаниям из двух-трех человек – вход к ней в номер был строго по одному. Но эти две девушки выглядели как-то иначе, казалось, Алисе неловко с ними, Джек подумал, что мама, наверное, говорит с ними не в первый раз.

      Алиса резко встала, повернулась и пошла прочь. Но бравые девушки – Высокая и Невысокая – пошли вслед за ней, ни на миг не закрывая рта. Увидев, что мама ступила на лестницу, Джек вышел из лифта. Высокая и Невысокая следовали за мамой по пятам.

      – Мы же достаточно взрослые, – говорила Высокая.

      Алиса, не оборачиваясь, снова отрицательно покачала головой, но девушки не отставали.

      – А вот и Джек, ведь это ты, правда? – сказала Невысокая, увидев мальчика на лестничной площадке; Джеку показалось, что девушка знала, где его искать. – Мы с подругой учимся музыке, я занимаюсь хоровым пением и органом.

      Алиса застыла, словно обратилась в камень. Девушки догнали ее между первым и вторым этажами. Джек ждал маму на площадке второго, смотря вниз на всех троих.

      – Привет, Джек! – сказала Высокая. – А я играю на виолончели.

      Она была чуть ниже Ингрид My и не такая невозможно прекрасная, но руки у нее были такие же длинные. У нее были вьющиеся светлые волосы, подстриженные очень коротко, как у мальчика; носила она хлопчатобумажную водолазку, а поверх нее – толстый старый свитер, вышитый северными оленями.

      Невысокая была довольно полная, миловидная, ее длинные черные волосы ниспадали на грудь. На ней была черная мини-юбка, черные колготки, черные сапоги до колен и черный свитер с треугольным вырезом (на пару размеров больше, чем нужно), на вид очень мягкий, ничем не вышитый.

      – Вы учитесь музыке, вот оно что, – повторила Алиса.

      – В Академии имени Сибелиуса, Джек, – сказала Высокая. – Ты слыхал о такой?

      Мальчик ничего не ответил, пристально смотря на маму.

      – Имени Сибелиуса… – сказала Алиса таким тоном, будто слово резало ей горло.

      Невысокая