Дневник доктора Финлея. Арчибальд Кронин

на столе.

      С хитрой усмешкой он долил шампанского в ее бокал:

      – Это когда вы выступали в Лондоне?

      – Да, в Лондоне.

      – Естественно, вы играли в… ну… в более масштабных постановках, чем эта, мисс ле Брюн. Артистка вашего таланта…

      Финлей стиснул зубы от наглости Догги, но прежде, чем он успел вмешаться, она покачала головой:

      – Нет! Это я в первый раз попробовалась в пантомиме, – она бросила взгляд на Финлея, – и в последний.

      – Может быть, вы выступали в Гранд-опера? – предположил коварный Догги.

      На сей раз она спокойно кивнула:

      – Да. В Гранд-опера.

      Это было уже слишком, о да, слишком. Гранд-опера! Они чуть со стульев не попадали. Молодой Уир фыркнул, даже флегматичный Джексон хохотнул. Но Догги подавил смех, боясь испортить игру.

      – Извините их, мисс ле Брюн, я полагаю, что с шампанским небольшой перебор. Вы сказали об опере, мисс ле Брюн, о Гранд-опера, мисс ле Брюн…

      Она посмотрела на него спокойно и печально:

      – Лучше не называйте меня этим глупым именем. Оно только для пантомимы. Мое настоящее имя Грей – Летти Грей, – распространенное имя в Австралии, откуда я родом, под этим именем я и пела.

      Последовало ошеломленное молчание.

      Затем Джексон, который так гордился тем, что помнит все публикации в прессе и что в его голове полно историй знаменитостей, длинно и насмешливо присвистнул:

      – Летти Грей! Как можно выдавать себя за Летти Грей!

      – Хотите верьте, хотите нет.

      – Но Летти Грей была звездой. Она приехала из Австралии выступать в Ковент-Гардене. Она пела в «Изольде», «Аиде», «Богеме». У нее был триумф в «Мадам Баттерфляй». Десять лет назад Летти Грей была королевой Лондона.

      – А теперь она здесь.

      Джексон недоверчиво уставился на нее.

      – Я вам не верю, – без обиняков брякнул он. – Летти Грей умела петь. Но вы, хоть убей, не запоете.

      Она осушила свой бокал. Шампанское, ударив ей в голову, вызвало непривычный блеск в глазах, а щеки заметно порозовели.

      – Вы не могли слышать, как я пою. – И в ее голосе неожиданно прозвучали надменные нотки. – Я уже много лет не пою. – Она снова бросила взгляд на Финлея. – Он мог бы сказать вам почему. Но сейчас мне хочется петь. Да, полагаю, что сейчас спою. Я спою джентльменам, чтобы они заплатили за мой ужин.

      Теперь она была похожа на королеву, обращавшуюся к деревенщине.

      Догги и Уир, разинув рты, смотрели, как она встала и подошла к пианино.

      Она открыла его, опустила пальцы на клавиши и замерла в долгой выразительной паузе. Затем, запрокинув голову, сделала глубокий вдох и запела. Она запела по-немецки – одну из «Lieder»[4] Шуберта. Ее голос, в первые секунды еще неуверенный, как давно не использовавшийся инструмент, наполнил маленькое помещение божественной чистотой.

      Он звучал все выше, выше, выше, поднимая их вместе с собой и насыщая сам воздух своей небесной гармонией.

      Когда песня закончилась, наступила мертвая тишина.

      Джексон

4

Песни (нем.).