Дневник доктора Финлея. Арчибальд Кронин

лучше. Ты поедешь на море набираться сил. Ну что ж, когда ты вернешься абсолютно здоровым, загляни ко мне в приемную. Я дам тебе то, о чем ты и не подозреваешь.

      – Отлично! – вызывающе кивнул Ча. – Это меня вполне устраивает.

      Четыре недели тянулись медленно. В самом деле, они тянулись слишком уж медленно.

      Финлей считал дни. Он так ненавидел Ча, что скучал по нему. Да, он действительно скучал.

      Жизнь была довольно бесцветной без презрительной усмешки Ча и его дерзкого, язвительного языка. Но в конце концов, в последнюю субботу месяца, Ча вернулся и ворвался в приемную, загорелый, коренастый, подтянутый и такой же сильный и насмешливый, как и прежде.

      Он подошел к Финлею. Они смерили друг друга взглядом. Последовала пауза. Но то, что произошло дальше, было ужасно – настолько ужасно, что едва можно выразить словами.

      Финлей посмотрел на Ча. И Ча посмотрел на Финлея.

      Они смущенно улыбнулись друг другу, а затем обменялись дружеским рукопожатием.

      6. Потерянная память Коротышки Робисона

      Если бы вечер пятницы не был таким чудесным и располагающим к прогулке, Финлей легко отложил бы до утра визит к Робертсонам на Барлоан-толл.

      Он подозревал что-то тривиальное, поскольку Сара Робертсон была такой заполошной. Крупная, грудастая, неповоротливая женщина с некрасивым плоским лицом и золотым сердцем, она вечно полошилась по поводу своей старшей дочери Маргарет и своего коротышки-мужа Роберта, пока Роберт наконец не перестал считать свою душу своей.

      Она проветривала его фланелевые штаны, вязала ему носки, провожала в церковь, выбирала галстуки на распродаже, строго следила за его диетой («Нет-нет, Роберт, тебе, может, и нравится этот творог, но ты же знаешь, дорогой, что от него у тебя всегда запор. Фу-фу, забери тарелку у отца, Маргарет!»).

      В ближнем кругу друзей на Барлоан-толл она по праву считалась образцом.

      – Наш брак – самый счастливый на свете! – часто восклицала она, поджимая губы и восторженно закатывая глаза.

      Она была самой лучшей из всех преданных жен. Или самой худшей.

      Но сколько бы ни способствовала собственническая любовь Сары ее авторитету, недоброжелателей в Ливенфорде – а их было, пожалуй, не много – отчасти забавляло то, что Роберт ходит с жениным хомутом на шее.

      – Он затюканный женой маленький дьявол, – заявил однажды в клубе Гордон.

      И Пакстон, усмехнувшись, согласился:

      – Да, это она носит мужские портки.

      Хотя Роберт и преподавал в гимназии, он не числился в членах клуба. Ему было любезно сказано, что курение и выпивка – это не для него – нет и нет!

      На самом деле невероятно, сколько разных вещей не подходило Роберту. Казалось, он почти нигде не бывал: ни на футбольных матчах, ни в боулинге, ни в Глазго с другими учителями, ни в театре.

      Это был маленький, кроткий, непритязательный человек лет сорока четырех, довольно сутулый и молчаливый вне школы. У него были глаза как у собаки, карие, беспокойные, а также прекрасный