Жена путешественника во времени. Одри Ниффенеггер

через плечо Хелен и вижу, что все девочки собрались вокруг нас, все смотрят.

      Хелен выпрямляется, смотрит на них и говорит:

      – Ну?

      И кто-то сзади начинает хлопать, все аплодируют, смеются, кричат, веселятся, и я чувствую себя легкой, легкой как воздух.

      12 июля 1995 года, среда

      (Клэр 24, Генри 32)

      КЛЭР: Лежу в постели, почти сплю, когда на мой живот плюхается рука Генри, и я понимаю, что он вернулся. Открываю глаза, он наклоняется ко мне и целует маленький шрам от сигаретного ожога, и в тусклом ночном свете я дотрагиваюсь до его лица.

      – Спасибо, – говорю я.

      – Не за что, – отвечает он, и мы впервые говорим об этом.

      11 сентября 1988 года, воскресенье

      (Генри 36, Клэр 17)

      ГЕНРИ: Мы с Клэр во фруктовом саду теплым сентябрьским днем. В долине под золотыми лучами солнца жужжат насекомые. Стоит полное безветрие, и я смотрю сквозь сухую траву, как воздух колышется от зноя. Мы под яблоней. Клэр облокотилась на сумку с подушкой, чтобы корни дерева не были такими жесткими. Я лежу вытянувшись, головой на ее коленях. Мы поели, и остатки обеда валяются вокруг, вперемешку с опавшими яблоками. Я сонный и довольный. В моем настоящем сейчас январь, и мы с Клэр ссоримся. Эта летняя интерлюдия кажется идиллией.

      – Я хочу нарисовать тебя вот таким, – говорит Клэр.

      – Вверх ногами и сонного?

      – Расслабленного. Ты выглядишь так умиротворяюще.

      Почему бы и нет?

      – Хорошо.

      В первую очередь мы здесь потому, что Клэр нужно изобразить деревья для занятий по рисованию. Она берет альбом и вытаскивает уголь. Укладывает альбом на коленях.

      – Хочешь, чтобы я перелег? – спрашиваю я.

      – Нет, все сразу изменится. Оставайся как есть, хорошо?

      Я продолжаю лениво разглядывать узоры из ветвей на фоне неба.

      Неподвижность – это дисциплина. Я могу долго не двигаться, когда читаю, но позировать Клэр всегда на удивление трудно. Даже положение, которое сначала кажется удобным, через пятнадцать минут становится мучительным. Не поворачивая головы, я смотрю на Клэр. Она вся в работе. Когда Клэр рисует, она выглядит так, как будто мир вокруг исчез, оставив только ее и объект ее интереса. Поэтому мне нравится позировать Клэр: когда она смотрит на меня так внимательно, я чувствую, что я для нее – всё. Точно так же она глядит на меня, когда мы занимаемся любовью. Как раз сейчас она смотрит мне в глаза и улыбается.

      – Я забыла спросить: откуда ты пришел?

      – Январь двухтысячного.

      – Правда? – У нее лицо вытягивается. – Я думала, что дальше.

      – Почему? Я такой старый?

      Клэр гладит меня по носу. Пальцы путешествуют по переносице и бровям.

      – Нет, но ты такой счастливый и спокойный, а обычно, когда ты приходишь из девяносто восьмого, девяносто девятого или двухтысячного, ты расстроенный или напуганный и не говоришь почему. А когда ты из две тысячи первого, все в порядке.

      – Ты говоришь как предсказательница