Земля святого Николая. Татьяна Алексеевна Коршунова

Смог бы Фёдор Николаевич отказать своему продолжению, своей копии – как он полагал; отражению своего рода в цвете глаз и детским ямочкам на румяных, как у всех Превернинских, щеках? Да ещё и при госте из Петербурга, где всякий аристократ сквозь пальцы смотрит на долги.

      – Если вы пожелаете дать бал, – вмешался Дрёмин, – я готов сделать подарок для Ольги Фёдоровны – пригласить музыкантов.

      «Глупышка провинциальная, – подумал он тогда. – Какая будущность ей тут уготована, в захолустье? Пусть бедняжка порадуется хоть разок в жизни…»

      Ягодные губы Ольги раскрылись в улыбке. Фёдор Николаевич двинул бровями:

      – Ну, что ж… Бал так бал.

      – Благодарю вас, папá! – она погладила руку отца, подняла ласковые глаза. – И вас, Сергей Павлович.

      ***

      На следующий день, когда Ольга в кабинете отца составляла список приглашённых на свои именины, приехал из Петербурга Владимир. Вошёл в кабинет по-кошачьи, уже без фрака. Заглянул в её записи.

      – Так вот куда уходят наши деньги – а виноват всегда я!

      Она подняла голову:

      – А вы, любезный братец, должно быть, пришли сюда «по важному делу»!

      – На сей раз вы не угадали, милая сестрица! – Владимир поцеловал румяную щёчку. – Поздороваемся сперва, давно не виделись.

      – Володя, ты меня сбиваешь. Я могу забыть кого-нибудь.

      – Тогда я зайду к вам позже. Простите за беспокойство, княжна! – он раскланялся и покинул кабинет.

      Дом пронизывала послеобеденная тишина. Мария Аркадьевна отдыхала в спальне, Фёдор Николаевич уехал осматривать земли и проверять сенокосы, даже Игнатьич-бездельник куда-то запропастился. Ах, да, Владимир сам же отправил его с порога с баню воды согреть: в карете ужарился пуще верчёного поросёнка. Выходит, зря побранил дядьку.

      – Володя! – Евдокия выскочила из своей комнаты. – Как я рада, что ты приехал! Я ждала тебя.

      Она утянула брата за руку к себе в спальню и затворила дверь.

      – А я уж право подумал, что в этом доме никому до меня нет нужды.

      От зноя, застоялого в бумажных палевых обоях, таяли гашёные восковые свечи в канделябрах. Мрачноватый цвет для комнаты барышни… И как сестрице не надоело так жить?

      Зато в растворённое окно с отодвинутой шторой тянуло ароматом горячего варенья. Под карнизом в цветах жужжали мухи, а зелёная пейзажная перспектива окрасилась летней пыльной дымкой.

      – Скажи, Володя, почему ты не хочешь жениться?

      – Я люблю мою свободу – вот и не женюсь.

      – И даже на Натали?

      У Владимира дрогнули ресницы.

      – Натали ничуть не важнее других, – он сжал губы. – Но к чему ты затеяла этот разговор?

      Евдокия приблизилась к груди брата, положила руки на его расстёгнутый пикейный жилет и заглянула в глаза:

      – Володя, прошу тебя, поговори с папенькой. Я не хочу замуж. Ты должен меня понять, ежели сам не хочешь жениться.

      – Боже, Дуня! Да папеньку удар хватит, когда он услышит об этом ещё и от тебя!

      – Володя,