Порча. Максим Кабир

– она не чувствовала ничего, кроме мужских рук, губ, мужского естества.

      Грише доверяла беззаветно. Сразу согласилась поехать с ним в город, пойти к магазину ночью. Плевое дельце – она смотрит, чтоб дружинники не нагрянули, Гриша вскрывает кассу. Пока деньги отлеживались под ее матрасом, как Гриша учил, экспроприировали самогонщицу.

      Гриша привез аметистовые бусы. Давал ей вино изо рта в рот. Она мечтала о детях.

      Караулила во дворе дачи – даже не знала чьей. Достаточно Гришиных слов: «Зажиточные, в Пицунде сейчас отдыхают».

      Звездочка улыбалась, накручивала на палец локон. В доме вскрикнули коротко – женский голос. Потом заплакал ребенок. Потом все утихло, и Гриша вышел на крыльцо, пьяно пошатываясь, утирая пот. С зажатого в кулаке сапожного шила капала кровь.

      – Худо, – промолвил он, – ой, худо, Звездочка.

      В газетах написали, он зарезал двоих. Хозяйку и трехлетнего мальчонку. Его арестовали по горячим следам. Про сообщницу не прознали. Гришу поставили к стенке.

      Тамаре снился расстрел. Снились захлебывающиеся кровью жертвы.

      Она покинула село и проделала долгий путь, чтобы забыть случившееся.

      За страшный грех Бог наложил печати на ее чрево, и племянница – точнее, внучатая племянница – была единственной отрадой пожилой женщины.

      А сегодня Бог сказал ей: «Прощена».

      Пустил молоко.

      Лунное сияние проникало в окна, лакировало школьный паркет. Кишка предбанника… засов… двенадцать ступенек и выключатель.

      В подвале пахло, как в церкви.

      Бог смотрел со стены.

      Как же она могла, как? Огульно… на святое…

      – Я пришла, Отче.

      Тамара читала где-то: образ Девы Марии проявился на скале в Мексике. Паломники молились чуду.

      Но фреска под школой не желала огласки… пока.

      Лицо улыбалось Тамаре, и в нем угадывались черты Гриши. Хотя оно не было Гришиным.

      Просто Бог – это любовь.

      Тамара стащила кофту и лифчик. Грудь увеличилась на два размера – до той полноты, которую баюкал Гриша в ласковых ладонях. Отечная, блестящая, в переплетении голубых вен. Тамара ощупала себя и обнаружила комки под кожей. Подушечками пальцев протряхнула уплотнения.

      Грудь болела. Фонтанировала молоком.

      – Покорми меня, Звездочка, – прошелестел голос где-то за переносицей.

      Меж нарисованных губ Лица зияла впадина, дефект, дырочка в бетоне. Была ли она вчера? Не важно.

      Омываемая любовью высшего существа, Тамара подошла вплотную к стене и аккуратно всунула сосок в отверстие. Глаза ее при этом смотрели в глаза Бога.

      Душа воспарила. Лицо принялось сосать.

      Марина (3)

      

      Расправившись со шторами, Марина долго глотала минералку из бутыли. Теплый ветер дул в распахнутые окна, шевелил тюль. Колени подгибались от усталости, но настроение было превосходным. Подвиг Геракла зачтен. Конюшни расчищены.

      Кабинет – ее личный кабинет! – благоухал полиролем и освежителем. Запах ремонта