Еврей в России больше, чем еврей, и больше он, чем русский. Геннадий Александрович Разумов

спросил Женю его новый друг.

      И, услышав отрицательный ответ, стал пересказывать историю, написанную древним писателем Иосифом Флавием, который оставил потомкам память об отчаянном и смелом восстании евреев Иудеи против римского владычества, о мучительно долгой осаде, и жестоком разрушении иерусалимского храма легионерами римского императора Тита Веспасиана.

      Перед Женей разворачивались яркие картины самоотверженной борьбы защитников Иерусалима. Вслед за Мишей он остро переживал трагическую гибель героев иудейских городов и жестокую расправу римлян с пленными еврейскими воинами.

      Позже, уже в подростковом возрасте, Женя душой и телом страстно и безотрывно приник к чтению исторических романов Л. Фейхтвангера. Забросив алгебру и геометрию, химию и физику, он одну за другой заглатывал ту же «Иудейскую войну», «Сыновей», «Еврея Зюса», «Семью Опперман» и другие. Благодаря им он ощутил в себе большое презрение к своим школьным обидчикам антисемитам, обзывавшим его гадкими обидными прозвищами такими, как «жид», «жидюга».

      Ему, пугливому худосочному юнцу, книги Фейхтвангера послужили некой защитной охранной грамотой. Воспитанный в поклонении печатному слову, он верил, что, если книги говорят о евреях в положительном смысле, то принадлежности к ним нечего стесняться, а наоборот, можно только гордиться.

* * *

      Многим русским евреям жениного поколения нужно было бы быть благодарными этому замечательному литературному классику за проявленную им мудрость и мужество. Если бы Фейхтвангер не приехал тогда в СССР на поклон к усатому тирану-юдофобу и не спел бы ему панегирик, его романы никогда не были бы переведены на русский язык.

      А ведь именно после их издания в Советском Союзе десятки тысяч таких, как Женя, юных евреев, бывших ими до этого только по записи национальности их родителей в «Свидетельствах о рождении», стали ощущать себя принадлежащими не к какой-то мелкой презренной национальности, к «нацменам», а к героическому древнему народу с двухтысячелетней историей.

      Поэтому вряд ли правы были осуждавшие Фейхтвангера в период горбачевской Перестройки упертые правоверы из либеральной еврейской интеллигенции, которые не могли простить ему посещение Москвы в том страшном расстрельном 1937 году. И тем более то, что он посмел пропеть хвалу советскому социализму, колхозному крепостничеству, массовым репрессиям.

      На самом деле, Фейхтвангер тогда совершил настоящий подвиг – наверняка, он знал или, в крайнем случае, догадывался, что попал в логово кровожадного зверя, мало отличавшегося от набиравшего в то время силу германского нацистского хищника. Но будучи дальновидным и исторически мыслящим человеком, он понимал, что не в его силах что-либо изменить в том сталинском режиме. И единственное, что он мог тогда сделать для русских евреев-подарить им свои книги, что он и сделал в ущерб своему реноме. Разве это был не подвиг?

      Кстати, многие здравомыслящие евреи советской интеллигенции тех времен догадывались, что Фейхтвангер хорошо понимает истинный