Брилонская вишня. Ксения Евгеньевна Букина

все еще синее, все еще мутное.

      К нам подсаживается еще одна женщина. Огромная, лет пятидесяти, с маленькими утонувшими в лице глазками и безобидной улыбкой.

      – Это каво? – гундосит.

      – Симка, иди, шей! Шей свои наряды! Ради бога, только к нам не лезь!

      Симка не обижается.

      – Ну-у, – протягивает, – ночью шить не положено…

      – Спи тогда. Керосинку свою гаси и ложись.

      Она не уходит. Стоит около нас, долго так на часы смотрит и выдает:

      – А можно я поскребу? У меня ногти длинные, черные. Смотрите…

      – Симка, иди спи!

      Она еще долго стоит и на нас смотрит. Медленно разворачивается и как-то заторможенно ковыляет до койки.

      – Почти получается, однако, – вздыхает женщина. – Помню, дочка моя руки в краске извозюкала, так я ей целый день отмывала… И как тебя угораздило-то?

      Я пожимаю плечами:

      – Да сама не знаю. Накапало, видать, а я и не заметила.

      – А чего там не оттерла?

      – Комендант уже вошел. Увидел бы грязь.

      Она молчит. Помогает мне оттирать.

      А часы-то красивые. Видно, что дорогие. И оформлены – под стать комендантским! А краску, кажется, смыть получается…

      Вот только возимся мы до поздней ночи. Все уж спят, только наша керосинка тускло-тускло светится, как будто там пара светлячков спит…

      Но оттираем. До конца. И даже не поцарапав! Вот только подбросить бы их куда-нибудь незаметно… Мол, сам обронил…

      Засыпаю я мгновенно, положив очищенные часы под подушку. И даже голода почти не ощущаю. И сны никакие не снятся. Видать, настолько я устала за день, что всю ночь спала как убитая.

      А утром просыпаюсь не от крика Марлин, а от зверской боли в мышцах рук. На сгибах они настолько отвердели и горят, что полностью разогнуть их вообще невозможно. А голод перестал быть тягучим и навязчивым – теперь он тяжелый, грузный, коварный и очень режущий. Я беспомощно сглатываю и прижимаю колени к пустому животу.

      Но Марлин все же появляется. Как всегда зовет на построение. Я с большим усилием поднимаюсь с кровати и плетусь за всеми.

      Сегодня холодно как-то. Небо все в тучах, ветер сильный дует… а у меня одежда до сих пор ацетоном воняет. В ушах звенит… птицы правда, чирикают. Чего им в такую холодину в гнездах не сидится?

      А после переклички Марлин почему-то говорит нам ждать, пока еду принесут. Кажется, комендант сдержал свое слово…

      Комендант! Часы! Я совсем про часы забыла! Я оставила их в бараке!

      Бегу назад, изо всех сил дергаю дверь. Заперто. Но там же Симка и другая швея! Они же должны работать в бараке! Так Марлин говорила! Может, попросить ее открыть?

      Сбиваясь, ищу Марлин. Да где она, где?! Почему ее нет всегда, когда так нужно?!

      А, вот она… Спешит откуда-то…

      – Марлин! – кричу. – Марлин, можно вас кое…

      – Вера! – выбрасывает она так, что я замираю.

      – Что-то… Что-то не так?

      – Уж не знаю я, что вы там не поделили вчера, но комендант как с цепи сорвался. Орет, тебя к себе требует.

      Я на подкашивающихся ногах пячусь назад.

      Сердце бьется в глотке. Я