Из моей тридевятой страны. Елена Айзенштейн

Читать онлайн.
Название Из моей тридевятой страны
Автор произведения Елена Айзенштейн
Жанр Языкознание
Серия
Издательство Языкознание
Год выпуска 2015
isbn 978-5-4474-0954-8



Скачать книгу

шедшей с пушкинских времен, – объясняться в любви к Грузии, мечтать о встрече с дивным, певучим краем: «Сны о Грузии – вот радость! / И под утро так чиста / виноградовая сладость, / осенившая уста. («Сны о Грузии», 1959) В одном из «грузинских» стихотворений Ахмадулина видит себя «обнаженной ниткой серебра, продернутой в … иглу Тбилиси» (1960). Ее восхищение Грузией не просто дань обычаю. Она много, с любовью переводила грузинскую поэзию: Т. Табидзе, Г. Леонидзе, С. Чиковани, А. Каландадзе, Т. и О. Чиладзе. Для нее Грузия – загадочный, фантастический, пьянящий сознание мир, особенно Тифлис, говорила она с удовольствием по-старинному, воскрешая в памяти страну Пушкина, Грибоедова и Лермонтова. Тифлис – ее «любовь» и «плач», и она возвращала дары, которые дарила ей Грузия своей красотой, в слове:

      Природы вогнутый карниз,

      где бог капризный, впав в каприз,

      над миром примостил то чудо.

      Возник в моих глазах туман,

      брала разбег моя ошибка,

      когда тот город зыбко-зыбко

      лег полукружьем, как улыбка

      благословенных уст Тамар.

(«Он утверждал: «Между теплиц…», 1962)

      Сотворение Грузии Ахмадулиной видится божественным капризом, прихотью художника. Город подобен улыбке Тамары. А сама Ахмадулина – Демон, «наповал» сраженный, навечно околдованный Грузией: «Я такая живучая, старый Тифлис, / твое сердце во мне невредимо» (1978). Поэтическое ремесло уподоблено ремеслу пекаря, неутомимо ныряющего головой в печной жар:

      Ничего мне не жалко для ваших услад.

      Я – любовь ваша, слухи и басни.

      Я нырну в огнедышащий маленький ад

      за стихом, как за хлебом – хабази.

(«Тифлис, 1978»)

      В стихотворении «Собрались, завели разговор…» (1970) Ахмадулина видела себя родственником двора, чудом сохранившегося в Замоскворечье. Она не только помнила «свиток имен» московской истории, она сама ее голос, «душа-колокольчик» звонит в свои колокола вместо голоса Марины Цветаевой. Ахмадулина надеялась, что ее собственное существование не прервется после физического конца, что ее лирика – неотъемлемая часть Москвы, московской культуры:

      Я, как старые камни, жива.

      Дождь веков нас омыл и промаслил.

      На клею золотого желтка

      нас возвел незапамятный мастер.

      Как живучие эти дворы,

      уцелею и я, может статься.

      Ну, а нет – так придут маляры.

      А потом приведут чужестранца.

      Автор не очень рассчитывал на прижизненное понимание. Для восхищенного «чужестранца» в 1970-ом сокровища России, в том числе, в области словесной, оказывалась желаннее, любопытнее, чем для сограждан… К счастью, прогноз оказался неверным. К Ахмадулиной при жизни пришло признание. Не переставать верить в свои силы, справляться с бытом Ахмадулиной помогал непоколебимый «союз мольберта с граммофоном» – «дом-артист» и муж, художник Борис Мессерер, которому посвящены многие ее