«А существует ли любовь?» – спрашивают пожарники (сборник). Эдвард Радзинский

И пусть только попробуют не переслать. Я телец, у меня год действия – жалобами завалю!

      – А статья жуткая, – усмехнулась Она.

      – Значит, тоже читала?

      – Нам эту газетенку в ящик кладут… Я представила себе все, что они пишут. Вечера одиноких «после тридцати»… Это конец света: зафиксированный он… зафиксированная она – стоят, как на случке, умирая от стыда.

      – Это ты будешь умирать от стыда. А нормальные люди…

      – Ну, если так хочется выйти замуж, поезжай на курорт, я не знаю! Ну, пойди в ресторан!

      – Это опять ты – пойдешь в ресторан. Вернее, не дойдешь до ресторана… Выйдешь замуж по дороге! А человек с обычной внешностью… с нормальной… то есть с моей… Ты не представляешь, какая запись на эти вечера одиноких. Я позвонила туда утром. Отвечают: женские билеты у них распроданы до следующего года.

      Мать вдруг яростно:

      – Слушай, едем к нему, а?

      – К кому!?

      – Ну, к моему! Явимся сейчас, – вскочила, и огурцы посыпались с лица.

      – Ты что?! Неудобно – поздно!

      – А вот и хорошо, – бешено, – Одевайся!

      – Слушай, сейчас двенадцатый час. Он… свободный человек… мало ли…

      – А мы, воспитанные, звоним – и вопрос ему из-за двери: «Баба есть? Гони!» Исчерпывающе?! Что, не прогонит? Ради меня? Ну, скажи Вера?

      – Прогонит.

      – Он такой жадный, у него коллекция фарфора. Войдем и нечаянно локтем весь этот фарфор… Эффектно?

      – Так эффектно!

      – Он в ужасе! А мы хохочем, звеним – два колокольчика: розовые ротики, язычки бьются…

      – А давай считать, что мы уже!

      – Бабу выгнали. Да?!

      – И вазу разбили! – усмехнулась Подруга.

      – Севрскую. Он… ничтожный! Он ничтожный! – Она опять вскочила, теряя последние огурцы с лица. – К черту! Лучше письмо сочиним твоему капитану!

      – Грандиозно!

      Мать и Подруга, хохоча, проходят в ее комнату. Мать усаживается за ее письменный стол.

      Мать диктует себе и пишет:

      – «Дорогой и отважный капитан! А не пошли бы вы…»

      – Нет, это слишком лаконично.

      – Да, письмо должно быть сентиментальным. Они любят, Верунчик, сентиментальное. Значит, «Дорогой капитан! Иногда выходишь на улицу и бродишь, сливаясь с толпой. Все спешат по своим делам, а тебе некуда спешить… и ты возвращаешься домой… одна…» И вот тут: «Дорогой капитан, а не пошли бы вы…»

      – Перестань! Так хорошо начала – просто дрожу вся! Продолжай!

      – «Теперь обо мне: мне чуть за тридцать». Исчерпывающе? «Рост средний, вес…»

      – Не будем.

      – Давай напишем – хорошенькая. Капитаны, даже отважные, они это любят.

      – Но он же увидит.

      – А когда увидит – поздно будет. Ты его задавишь энергией. Ты в пять утра просыпаешься, – продолжает писать: «Я – любитель книг, природы, стихов и в основном домоседка. Характер у меня немного вспыльчив, но отходчив. И главное,