«Перо зимородка» и прочие тайны. Анна Сеничева

обычная штука… Ветки с дороги, нитки из какого-то сарая, бусины такие, что мимо пройдешь – не взглянешь. Но вместе смотрелось так, что и словами не передать. Будто господин леший из Брокхольма самолично собрал мне подарок.

      Из-за рваного облака глянуло солнце, бусины вспыхнули, и ветки осыпало сетью сверкающих искр. Отчего-то стало легко и радостно – словно прошуршал по крышам весенний дождь и раскидал по деревьям свои хрустальные подвески. Пахнуло в лицо талым снегом и сыростью болот. И я будто услышала, как стучат по карнизам и водосточным трубам капли, и вспомнила, как мы бегали по лужам – тогда, давным-давно, в детстве…

      Об авторстве долго гадать не приходилось: среди моих знакомых и друзей лишь один мог в два-три движения создать диковину из всего, что нашлось под рукой, будь то шишки, листья, обрывки лент или камешки. Но для верности на нитке болталась короткая записка.

      «Уважаемая госпожа Вандервельт!

      Ничтожный слуга шлет горячий привет хозяйке здешних мест. Я случайно проезжал ваши отдаленные дикие края, опасные для всякого нормального человека, издали взглянул, как гордо реет над крышами родовое знамя, и слеза умиления…»

      – Отто, вот балбес… – ну кто же еще это мог быть! И громче добавила: – Если кто-то хочет полный церемониал, то пусть подождет месяц-другой. Приведем в порядок дом и откопаем знамя. Где прячешься?!

      Из-за тополя напротив ворот вышел Отто Бернстайн. Снял шляпу и отвесил изысканный поклон.

      – Как поняла, что я здесь? – широко улыбнувшись, спросил он.

      – Станешь ты забираться в наши дикие отдаленные края, только чтобы оставить письмо и глянуть на крышу…

      – Так я к тете приехал погостить, она же в Альтингене живет, – ответил Бернстайн. – А в городе каждая собака знает, что в Брокхольм вернулась хозяйка. Сама посуди, разве я мог не повидаться?

      – Точно… Ну, значит, я просто угадала. Как тетя поживает?

      – Занимается вышивкой и пчелами. Я на этот мед уже смотреть не могу. Вам привез бочонок.

      Тут его увидела Грета, которая развешивала белье во дворе.

      – О, гляньте, гляньте, кто пожаловал! Наш любимый прохиндей!

      Бернстайн повесил шляпу на ветку.

      – Приятно видеть, что мне здесь рады.

      – Какими судьбами? – снова донеслось из двора.

      – Да вот картину с вас буду писать, сударыня. Всю страну объехал, – Бернстайн облокотился об ограду, – но можно ли найти достойнее?

      – А кого на этот раз малюете? – деловито спросила Грета.

      – Кунигунду из Ольхового леса – помните, была такая легендарная воительница? Замок защищала, дралась на мечах, пила, как сапожник, и прочее…

      – Слышала, слышала, как же, – Грета закинула на веревку простыню. – Дама серьезная, а про сапожника это сплетни. Почему нет? Могу и согласиться.

      – Но есть одно важнейшее условие, Грета! Даже два. Кунигунду, – он сделал трагическую паузу, – пишут только обнаженной.