Эскадра его высочества. Алексей Барон

Хотя бы потому, что неряшливость – следствие нехватки воли, а безвольные способны держать слово только до первого испытания.

      Нет, Обенаус не заблуждался. Зная все, что он знал и о Покаяне, и о ее посланнике лично, в обычных условиях осторожный посол курфюрста ни за что бы не отправился в гости к своему визави, да еще в такой неподходящий день, когда весь Муром пьянствует, отпевает да обливается.

      Сложность, однако, заключалась как раз в том, что обстоятельства сложились необычные. Даже необычайные. Рисковать Обенауса заставляло политическое положение родного курфюршества, над которым нависло слишком уж много угроз.

      Совсем недавно в узком горном ущелье на южной границе Поммерн не без потерь, но все же остановил нашествие из Схайссов. С ящерами удалось подписать хрупкое перемирие, которое могло продлиться максимум до следующего лета. На востоке, в вечно неспокойном Магрибе, закончилась очередная междоусобица и опять же к следующему лету драчливый эмир со скуки мог затеять набег на пограничные федеральные земли. Но главной и самой реальной оставалась угроза со стороны Пресветлой Покаяны, отношения с которой медленно, но неотвратимо ухудшались уже много лет. В итоге над Поммерном нависали опасности сразу с трех сторон. Для добросовестного дипломата в таких условиях пренебрегать малейшим шансом отодвинуть хотя бы одну из них немыслимо. Вот почему вечером все того же водообильного дня Ивана Купало, как только на Колдыбели пробило восемь, Альфред фон Обенаус, Чрезвычайный и Полномочный посол Поммерна в Муроме, подошел к глухому забору, окружавшему резиденцию Чрезвычайного и Полномочного посла Пресветлой Покаяны.

* * *

      Его ждали. Калитка отворилась на первый стук.

      – Вы один? – спросил привратник вместо приветствия.

      Это был угрюмый верзила в рясе, но с военной выправкой.

      – Нет, – рассмеялся Обенаус. – Меня сопровождают две дюжины гвардейцев.

      Привратник вытаращил глаза.

      – Где? Не вижу.

      – И я не вижу.

      – Все шутите, господин барон.

      – А вы не любите шуток, любезный?

      – Зубоскальство не к лицу служителю Просветления.

      – А что к лицу?

      – Ну… смирение там, покорность.

      – И все?

      – Все, кажется.

      – Как насчет любови к ближнему?

      Привратник почесался.

      – Ах, ну да. И это самое тоже. Любовь, стало быть. К ближайшему. Это вы правильно напомнили, – сказал верзила и вдруг протянул обе руки:

      – Вашу шпагу, господин барон.

      Обенаус оторопел.

      – Шпагу? Это еще зачем?

      – Да у нас так принято.

      – Помилуйте! Шпага есть привилегия посла. Даже к посаднику Тихону я являюсь при шпаге. Иначе нельзя, дорогой мой. Если посла лишают шпаги, это значит, что его берут в плен. И тогда могут возникнуть некоторые неприятности.

      – Какие еще неприятности?

      – Некоторые, – усмехнулся померанец.

      – Навроде