Эскадра его высочества. Алексей Барон

себя заботай, – презрительно отвечал Агафоний. – Покончу я тебя нонче, Свиристелка, так и знай. Сильно надоел!

      Оба медленно двинулись навстречу друг другу – высоченный и косматый диакон против стриженого под горшок широченного купчины. И замолкли две стенки, два берега, ожидая схватки признанных предводителей, стародавних недругов.

      Выше, на городской стене, тоже сошлись два закадычных противника. Покаянский посол спросил померанского:

      – И на кого ставите, ваше превосходительство? Я готов поручиться пятьюдесятью цехинами за диакона.

      Посланник курфюрста не смог скрыть удивления при столь грубой провокации. На кого бы он не поставил, – на левый берег, где сосредоточилась административная власть Тихона, или на правый, которому принадлежала большая часть Муромских денег, он совершил бы непростительную дипломатическую ошибку.

      – Быть может, я плохо знаю Предание, святой отец, но мне сдается, что азартные игры есть грех, – сказал Обенаус. – Поправьте, если ошибаюсь.

      Проконшесс Гийо сощурился.

      – Вопрос не так прост, как может показаться.

      – Разве? В чем же сложность? – удивился барон.

      Проконшесс огляделся, нет ли кого рядом лишнего, и вдруг сказал:

      – С удовольствием побеседую с вами, сын мой.

      – Вот как? И когда?

      – Сегодня вечером. В восемь вас устроит?

      Померанский посол улыбнулся одними глазами.

      – Дайте прийти в себя, ваша просветленность. Я не удостаивался подобной чести с тех пор, как вручил вам ноту протеста.

      Гийо поморщился.

      – Ноту? Какую ноту?

      – Ноту на действия флота базилевса-императора у мыса Мекар.

      – Ах да, да.

      – Надеюсь, вы читали?

      – А как же, как же. Что-то там такое было… сердитое.

      – Тем не менее, ответа я так и не получил.

      – Терпение, сын мой. Ибо в Предании, о котором вы только что упоминали, прямо сказано: всему свой срок.

      – В Предании можно отыскать цитату на любой случай жизни.

      – Если его знать, – тонко улыбнулся Гийо. – Так что же, придете? Заодно обсудим и вашу ноту.

      – Я весьма любопытен.

      – Любопытство есть порок, но не для дипломата.

      – Что, об этом тоже написано в Предании?

      – В комментариях, сын мой, в комментариях.

      – Хотелось бы на них взглянуть.

      – Ничего нет невозможного, – усмехнулся проконшесс и милостиво благословил барона.

      А барон принял благословение с глубочайшим смирением. Как и подобает атеисту.

* * *

      Пробило семь вечера. В Муроме настал знаменитый «бабий час». Жены да сестры, дочки да матери со всякими снадобьями бродили по берегу, подбирали побитых. Голосили, конечно. Но еще больший плач стоял в церквах, где священники в мокрых рясах начали отпевать свежепреставившихся.

      – Погромы будут, – убежденно сказал Прошка, секретарь и воспитанник Обенауса. – Уже пятеро скончалось, да еще двое на ладан дышат.