Ной. Дэвид Мэйн

его слов я прихожу к заключению, что, если он попробует воспротивиться силе ветра, гонящего нас вперед, корабль просто развалится на части.

      – Я еще не выкинул тебя за борт только по одной причине: я не знаю, на что ты способна, если разозлишься.

      Секунду я раздумываю над его словами:

      – Лучше тебе и не знать.

      Я оставляю его возносить молитвы (или осыпать проклятиями) Бокатаро, а сама возвращаюсь к своему гнездышку между тюков. Солнце уже взошло и играет на морских волнах. Матросы повернулись ко мне широкими спинами. Странно осознавать, что мое присутствие наводит страх на крепких, сильных мужчин. Я представляю, что станет, если я к этому привыкну. Как же часто получалось наоборот.

      В тот день никто со мной даже словом не обмолвился. Моряки по очереди следят за парусами. Я съедаю пару фиников и несколько ломтиков вяленого мяса. Хорошо, что я взяла с собой еду.

      Когда приходит время красного, как короста, заката, капитан снова обращается ко мне. Его силуэт темнеет на фоне заходящего солнца. Капитан поглаживает больное колено.

      – Думаю, мы прошли около ста миль.

      – Это много?

      В его голосе мешаются страх и удивление.

      – Столько судно может пройти дней за пять. Ни ветерочка в нос. Дует только с севера. Никогда такого не видел.

      Он сплевывает.

      – Можешь не спрашивать, почему корабль еще не развалился. Я не знаю.

      Я думаю о Боге Ноя и Сима и отвечаю:

      – Я знаю почему.

      – Ты-то знаешь. Кто бы сомневался, – говорит он и отворачивается.

      Так продолжается семь дней.

* * *

      Наконец мы высаживаемся на берег в сотнях лиг к югу от нашего первоначального места назначения. Матросам незнакомы эти земли. С одной стороны, они хотят разорвать меня на части, с другой стороны, им интересно, куда их занесло. Ветер стихает, и корабль плавно скользит вдоль золотистого песчаного берега, заросшего деревьями с густой листвой. Вдали виднеются холмы, покрытые лесом. За ними синеют горы. Вдоль берега каменными истуканами вытянулись цепью воины, они вздымают копья, на остриях что-то влажно поблескивает. Наверное, яд.

      – Спаси нас, Бокатаро, – бормочет капитан.

      Словно какая-то сила гонит нас к берегу. Капитан уже давно махнул рукой на управление кораблем.

      – Твой народ? – спрашивает Ульм.

      Не совсем. Воины худые, как тростинки, в ушах кольца, а волосы украшены перьями цапли. Они чернокожие, их тела раскрашены красной и желтой глиной. Я узнаю боевые знаки южных племен – иногда наших союзников, иногда врагов.

      Я даже не успеваю подумать, что делать, как вдруг предводитель воинов входит по колено в воду. (О его положении говорят браслеты из слоновой кости.) Он кричит громким чистым голосом:

      – Акки акки акки!

      Медленно стихает эхо. Мы в десяти локтях от берега. Если бы ветер дул в нужном направлении, нас могло бы отнести прочь, однако нас гонит к берегу. Если мы попытаемся уйти на веслах, нас утыкают копьями.

      – Акки такки нигатти! – кричит