Люди и Ящеры. Алексей Барон

жестоко исцарапанную лысину. Из его окаменевшего кулака торчал пучок вороньих перьев, а кругом валялись медные монеты.

      – Живой, – сказал Иоганн. – Живучее купца одна лишь кошка. Кетцель, то есть.

      Пострадавшего перенесли в трактир, а дверь мельницы подперли осиновым колом. К Фоме вернулась храбрость. Он предложил спалить к чертовой матери ведьмину берлогу. Мужики почесались и привели несокрушимый довод:

      – Дык камень. Все одно, гореть не будет.

      Впрочем, староста особо и не настаивал. Дело в том, что у трактирщика Макрушица, прикарманившего пару талеров, валявшихся на пороге мельницы, вскоре страшно разболелись зубы. Само собой, все порешили, что так ему ведьма отомстила, кто же еще. После этого в Бистрице уже и не помышляли о поджоге или каком-то другом вредительстве. А вот благодарственный молебен «во избавление от козни неприятельской» посетило неожиданное количество прихожан. Патр даже прослезился.

      Купец же два дня пролежал без памяти. На третий его вместе с Тео увезли в окружной городишко Юмм. С ними отправился и Фома – объясняться. Заодно поросенка на рынок повез. Иоганну же в это время геймельский урядник приказал «успокоить общественное возбуждение». Общественного возбуждения Иоганн нигде не обнаружил, поэтому повесил приказ на воротах и уехал в поле полоть картошку.

* * *

      Вернувшись из Юмма, Фома первым делом отправился в трактир и надежно выпил. Его обступили.

      – Ну, чего там?

      Староста сочно закусил молодой луковицей.

      – В городе полно солдат, – сообщил он. – К пивнушкам не пробиться.

      Мужики сочувственно покивали:

      – Это точно. Через солдат в пивнушку не пробиться. Поросенка почем продал?

      – Нормально, цены хорошие.

      – Ну, а судья-то чего сказал?

      – Его честь смеяться изволили, – мрачно сообщил Фома. – Сказали, что путь познания тернист. Колючий, значит.

      – Вон что. Колючий. Для всех?

      Фома глянул искоса.

      – Для тех, кто вопросы задает.

      – А где Тео?

      – Этот перевоспитывается.

      – Конюшни, что ли, чистит?

      – Не-а. Там новую башню ставят. Перед мостом. Вот Тео камни и таскает. Велено передать, так будет с каждым, кто на чужую собственность позарится.

      – Что же, Промеху, значит, не тронь?

      – Сказано, что без ведьминой силы с нами не управиться.

      – Оно конечно, – спокойно согласились слушатели. – Власть должна быть страшноватой.

      Фому это не устроило.

      – Эхх! В Пресветлой Покаяне давно бы эту мельницу с-спалили. К чертям рыбачьим! Вместе с ведьмой.

      – В Покаяне все твое хозяйство давно бы за налоги отобрали, – веско сказал деревенский кузнец.

      Все закивали. Вести о том, как живется в Пресветлой, добирались и до Бистрица. Через корчму, как и полагается. О том, что еду в Покаяне выдают по карточкам, все друг на друга доносят, а чуть что не так – бубудуски мигом сцапают. Были слухи и поужаснее. Будто даже серпы там общественные, и молитвы по пять раз на дню, а что ни наработаешь – все отберут сострадарии. Которые считают,