Улей. Семья Паскуаля Дуарте. Камило Хосе Села

Роса читает сообщения о войне.

      – Что-то слишком долго отступают… Но в конце концов, я думаю, они свои дела поправят! Как вы полагаете, Макарио, поправят?

      Пианист изображает на лице сомнение.

      – Кто знает, может, и поправят. Если изобретут что-нибудь такое особенное!

      Донья Роса сосредоточенно смотрит на клавиатуру рояля. Лицо у нее грустное, задумчивое, она говорит, будто сама с собой, будто размышляет вслух:

      – Все дело в том, что немцы – а они настоящие храбрецы, рыцари – понадеялись на итальянцев, на этих трусливых баранов. Да, все дело в этом!

      Голос ее звучит глухо, глаза за стеклами пенсне глядят затуманенно, мечтательно.

      – Если б я встретила Гитлера, я бы ему сказала: «Не надейтесь на них, не будьте дураком, они ж от страха света белого не видят!»

      Донья Роса легонько вздыхает.

      – Ох, какая я глупая! Да я перед Гитлером не посмела бы и рот раскрыть…

      Донья Роса озабочена судьбами германской армии. Изо дня в день она с напряженным вниманием читает сводки генерального штаба фюрера, и в смутных предчувствиях, в которых она не решается разобраться, судьба вермахта видится ей связанной с судьбой ее кафе.

      Вега покупает газету. Сосед спрашивает:

      – Хорошие новости?

      Вега – человек широких взглядов.

      – Как для кого.

      Вышибала то и дело откликается: «Иду!» – и шаркает подошвами по полу кафе.

      – Да я перед Гитлером оробела бы, как школьница, перед ним, наверное, все робеют, взгляд у него, как у тигра.

      Донья Роса снова вздыхает. Могучая ее грудь на мгновение заслоняет шею.

      – Он и папа – вот два человека, перед которыми, я думаю, все робеют.

      Донья Роса постукивает пальцами по крышке рояля.

      – Но в конце концов, он-то знает, что делается, для того у него генералы есть.

      С минуту донья Роса молчит, потом произносит уже другим тоном:

      – Ладно!

      Приподняв голову, она взглядывает на Сеоане.

      – Как ваша супруга, поправляется?

      – Да, понемногу, сегодня ей как будто получше.

      – Бедная Ампаро, такая хорошая женщина!

      – Да, в последнее время ей не везет.

      – Давали вы ей капли, о которых вам сказал дон Франсиско?

      – Да, она пила их. Но беда в том, что желудок у нее ничего не принимает, все отдает обратно.

      – Вот горе-то, господи!

      Макарио тихо перебирает клавиши, Сеоане берет скрипку.

      – Что будете играть?

      – «Вербену». Вы не против?

      – Давайте.

      Донья Роса удаляется от эстрады, а скрипач и пианист тем временем с лицами послушных учеников берутся за дело и нарушают однообразный гул кафе первыми тактами старой-престарой, играной-переигранной мелодии.

      Куда идешь ты в манильской шали? Куда идешь в пестром платье своем?

      Играют без нот. Ноты не нужны.

      Макарио, машинально играя, думает о своем:

      «Тогда я ей скажу: «Видишь, крошка, ничего тут не поделаешь. Один дуро на обед, один на ужин, да две чашечки кофе, ты сама посуди…» Она-то, конечно,