Дети Пушкина. Леонид Левинзон

так и скажите – от Алика… Случайно шляпочку не забыли? – Продемонстрировал засаленную кепку.

      – Я вас провожу, – неожиданно решила Мила.

      Рассвет. Надо же, досидели. Над домами посерело, и в этой дымке стал виден пустынный пляж, размножившиеся маленькие улицы, редко-редко машина проедет, одиноким жёлтым перемигиваются светофоры.

      И вдруг заалело, покатилось ленивым ветром. Встающее солнце, изломав над прищуренным глазом, бровь, оглянуло владения. Рыжий кот под роскошно заваленной коробками мусоркой проснулся, открыл зелёный хитрый глаз, бомж на скамейке облегчённо вытянул ноги, повернулся на другой бок. Шабатное утро: закрыты кафе и дискотеки, кошерные и некошерные магазины, за крепкими запорами спрятан припудренный воздух пип-шоу и массажных кабинетов.

      – Мила, забрать с собой Алика?

      Пренебрежительно махнула рукой:

      – Сама справлюсь.

      – А можно дать вам совет?

      – Дайте.

      – Никогда не приглашайте к себе неизвестных.

      – А то что?

      – А то придёт тьма со Средиземного моря и накроет.

      – Да, ладно.

      – Безумие какое-то… – Пробормотал я, когда она ушла. – Или все ненормальные, или только я один. Матвей?

      – Что?

      – Вокруг что-то не правильно! Будто ненастоящее, как сминающаяся бумага. И в этой шуршащей реальности ходят биороботы. Простые желания, понятные инстинкты. Но много испорченных! Знакомишься – всё нормально, разговор, движения, потом хлоп и задёргался. Что скажешь?

      – Ну, не знаю… – Матвей зевнул и потёр обеими руками своё удлинённое крупное лицо.

      – Мог бы уже и выспаться.

      – Мешали…

      Руки в карманах, показался навстречу маленький худенький человек в мешковатой, больше на размер, одежде. Добрёл, поздоровался. Глаза тревожные.

      – Привет, Саша, не спится?

      – Доброе утро, Матвей.

      – Саша, это Алексей, мой друг.

      – Очень тонко. Вы знаете, Алексей… – неожиданно взялся за пуговицу на моей рубашке. – Иду я вчера, вижу, собачка за мной бежит, и долго так бежит. Я уже всё Алленби прошёл, а она бежит и бежит – пристала. Каких-то мужиков, как своя, облаивает. Ну, надумал я от неё избавиться. Перескочил дорогу, глядь – она за мной, и не успела, попала под такси. Лежит, скулит, я плачу, поднял, отнёс под дом. А оттуда хозяин выскочил: Убери, – кричит, – что ты падаль принёс.

      Вздохнул:

      – Пойду я.

      – Пока, Саша.

      Я посмотрел вслед:

      – Как он выживает вообще?

      – У него квартирка в Яфо.

      Мы свернули на Шенкин. Семь ступенек вверх – и вот желаемый солидный дом с внушительной дверью между двумя высокими кирпичными вертикалями.

      Хлопнула дверь, и наружу показался лысый худощавый старик с длинным острым носом, одетый в настолько грязный халат, что обтрёпанные рукава и верхние полы его залоснились до черноты, и начал такой же грязной тряпкой протирать мраморные поручни.

      – Доброе утро, Семён! – Сказал Матвей.

      – Доброе… – Пискляво отозвался старик и высморкался