Усердие князя Владимира. Андрей Прохоренко

повесят, не отмоешься. Сам видишь, докажут все, что нужно советникам при князе и ему. Сомневаешься?

      Сварий только лишь повел из стороны в сторону головой.

      – По чести сказать, лучше, чтобы ты отказался от того, чтобы Киженю противостоять и признал бы его главным перном. Надо сделать все так, чтобы это все слышали. Свои претензии на место оставь, если жить хочешь.

      – Зачем мне помогаешь?

      – Я не враг тебе и Руси. Крови еще много прольется. Ты можешь многое сделать, чтобы ее потоки уменьшились.

      – Если князь отстранит пернов и повалит Перуна…

      – Киженя тогда уже не будет, хотя лучше, чтобы он был.

      – Почему?

      – Кижень во многом зависим от князя. Он может не совершить резких действий. Ведь могут и перейти меру княжеские людни…

      – Что предвидишь?

      – Проклятие может упасть на род Владимира. Только сделает это не Кижень.

      – На меня намекаешь?

      Кудес лишь грустно усмехнулся.

      – Нет, ты такой глупости не сделаешь. Впрочем, если будет помутнение, то все может случиться. Знай, проклятие не выход. Оно лишь ухудшит положение дел.

      – Но кого-то же ты имеешь в виду?

      – Разве так важно имя? На самом деле если не один, то второй совершит то, о чем я говорю.

      – Знаешь, как избежать наговора?

      – Не видеть во Владимире врага и лица, которое все желает на свой лад переиначить, чтобы основать династию и стать, как василевс, кесарем.

      – А если так есть? Что тогда?

      – Владимир все больше себе не принадлежит. Он выполняет замысел ромеев. Они здесь прочно усесться хотят, да так, чтобы на спинах русичей в рай заехать, где за счет нас безбедно жить. Что ты возьмешь с князя, который только лишь исполнитель? Что, когда он все больше запутывается? Может, ты его захочешь вразумить? Так это – напрасное дело. Владимиру все большее удовольствие начинает доставлять игра во власть. Он не хочет ничем уступать василевсу и ромеям. Он хочет, чтобы они его признали равным себе. Однако так не будет. И это на самом деле князя гложет все больше. Ведь поход, который весной начнется, все от того, что Анну вроде как не дают Владимиру, а он воев ромеям предоставил. А раз так, то где плата?

      – Породниться хочет, но счастья не будет князю, – слегка прищурился Сварий. – Не его поля ягода Анна. Темна она сутью своей, в сердце нет добра, одно страдание и ненасытное желание власти. Откуда оно?

      – А ты не можешь посмотреть, что стоит на роду василевса? Ты полагаешь, что на нем только одно проклятие? Анна – несчастная женщина. Она – всего лишь расчет, как та гривна, но слишком тяжелая, если на шею повесить. Можно быстро выдохнуться и из жизни уйти преждевременно. Бросит ее Владимир, но позже…

      – До тяжких годин мы дожили, – молвил, вздыхая, Сварий.

      – У тебя есть выход. А то, я смотрю, еще немного и ты запричитаешь, как верный и ревностный христианин.

      – Хочешь меня задеть и обидеть?

      – Говорю, что вижу и есть. Или ты хочешь, чтобы я сладкие речи вел и тебе умильно в глаза заглядывал? Я же не ромей-советник на