Усердие князя Владимира. Андрей Прохоренко

вещи, мне незачем вообще писать записки. В общем, потренировавшись, я смог проникнуть в смысл бесед в деталях. Ниже не мои досужие домыслы, а то, что было на самом деле. Вся, если можно так сказать, подноготная. Она не плохая и не хорошая, такая, какая есть. Эти диалоги, как мне видится, откроют для потомков многие тайны.

      Итак, в один из дней, когда князь по обычаю смотрел с высоты Киевицы (Старокиевская гора, где сейчас Исторический музей в Киеве) на Подол и дали, к нему, не смущаясь тем, что он нарушает княжеский покой, подошел Рабий. Князь слышал шаги, но поначалу, когда Добрыня-Рабий остановился за три шага от него, даже не обернулся, предлагая начинать Добрыне, что тот не преминул сделать, перейдя к делу без раскачки.

      – Княже, есть дела важные, отлагательств не терпящие.

      – Говори, коли пришел, – развернулся Владимир к Добрыне, ожидая от него вестей.

      – Сон мне был, вещий сон, – издалека начал Добрыня, рассчитывая заинтересовать князя, и не ошибся: Владимир слегка нахмурился, изготовившись внимательно слушать.

      За годы, проведенные вместе, он четко знал одно: Добрыня ему по пустякам сны рассказывать не будет, как и беседовать без важной на то причины.

      – Видел я девицу во сне, темную девицу, следующую из страны заморской да в наши края. Шла-ехала, плыла на струге снизу-вверх по Славуте, к Киеву добираясь. Много было с ней провожатых, много было поволок и шелков, богатства разного у нее и сопровождающих, но, – Добрыня сделал паузу, слегка, но жестко, усмехнулся, – парил в небе над ней черный коршун, закрывая собой небо. Тучи стелились по небосводу, когда девица вверх по Славуте на струге поднималась. И не простые то были тучи, а темные. Даже солнце от них в небе подальше быть хотело. Тьма тогда подступала.

      – Тебе бы сказителем-гусляром быть, чтобы сказы сказывать, а ты моим опекуном все никак не перестанешь быть. Может, пришло время сменить деятельность? – слегка насмешливо, глядя на Добрыню, озвучил пришедшие ему на ум мысли Владимир.

      – То, что было до похода – это одна история, один сказ, а то, что будет после, – Добрыня сделал длительную паузу, о чем-то размышляя, после чего изрек: – Всем нам, особенно тебе, может не понравиться.

      – Угрожаешь мне? – слегка нахмурился князь, начав покусывать нижнюю губу.

      – Предупреждаю и тебя, и себя. Сон ведь не тебе, а мне приснился. Коршун-то крылья свои над княжной заморской простирал, ее поддерживая…

      – И что ты хочешь мне сказать? – слегка насмешливо молвил Владимир. – Что? Не женись на девице румяной и пригожей? Так поздно уже. Я решений не меняю. Я хочу быть таким, как василевс. Чем он лучше меня? От меня Василий зависит. Я ему воев дал, которые самозванца потеснят. Я…

      – Что ты мне и себе хочешь сказать? – оборвал, как в юности, Владимира Рабий. – Что доказать пытаешься? Свою силу и власть? Так она и без того значима, хотя, – опекун княжеский слегка прищурился, как будто что-то взвешивая, – у тебя новая жизнь начнется после