Когда придёт Зазирка. Михаил Заскалько

тронула его за плечо:

      – Успокойся: он не со зла. Шуткует.

      – Дурацкие шутки! Я что виноват, что мне нужно больше, ну, это… калорий, чем вам?

      – Не виноват. Вадим, я же просила не цепляться к брату.

      – Кто цепляется? Иду себе, куру и никого не трогаю, – сказал Вадик, притворно возмущаясь, затем, едва слышно, обронил: – Нежное создание…

      Мы снова пошли, время от времени поднимали голову: взглянуть на небо. Чем дальше уходили от «лагеря», тем существенно менялось оно. Прежде всего, оно стало ниже, точно прогнулось от собственной тяжести. Яснее, чётче стала каждая чёрточка. Всё меньше и меньше пелена походила на нежную молочную плёнку – скорее на грязную плёнку при варке мяса: вот-вот закипит – и бурые хлопья брызнут во все стороны.

      От постоянной белизны и однообразия пейзажа, устали глаза. В глубине души проклёвывалось раздражение. Я с ужасом ожидала взрыва. Вадик чаще стал курить, бубнил что-то себе под нос, явно не лирическое. Дима был мрачен, тревожно молчалив. Его мучило чувство голода и сильная потливость: пот, буквально, градом катился с него. Я решила сделать привал.

      – Стоп. Сделаем паузу.

      – Колобок, тормози! – крикнул Вадик, закуривая очередную сигарету.

      – Ты много куришь, – неожиданно для себя, строго заметила я.

      – А ты что, моя бабушка? – огрызнулся Вадик.

      – Вредно.

      – Днём раньше, днём позже помру. Какая разница?

      – Большая. Позже – значит, успеешь больше добрых дел сделать…

      – Мы остановились для лекции? – грубо перебил Вадик.

      – Нет. Отдохнуть и перекусить. А лекции никто не собирается тебе читать.

      – Вот и не надо! Сам как-нибудь разберусь, что вредно, что полезно.

      – Ладно. Умолкаю.

      Из газет соорудили «скатерть», на неё я положила сложенный конвертик и, страшно волнуясь, развернула.

      – Соплевик, – усмехнулся Вадик, напомнив мою оплошность.

      Я пропустила мимо ушей насмешку, провела меченой ладонью над клочком скатерти-самобранки и, тотчас, на нём возникли блюда, древние кубки, кувшины. Только…. Представьте себе шикарно накрытый стол. А теперь закройте глаза, возьмите бензопилу и вырежьте кусок стола. Вот такой кусок и предстал нашим глазам. Половинка подноса, на котором часть пирога; полоска от другого подноса с узким кусочком жареного мяса; половинка кувшина с остатками, похоже, мёда; рядом две целых деревянных кружки. В центре «скатерти» широкая ваза с фруктами. Чуть поодаль четвертинка калача. Сразу за ним высокое блюдо с торчащей ручкой половника. Ещё одно блюдо с желеобразной массой. Ложек, вилок и ножей, видимо, на этом клочке не находилось.

      – Можно? – спросил Дима, протянув руку к калачу.

      – Можно. Если вымоешь руки.

      Дима торопливо загрёб снег, лихорадочно стал тереть ладони.

      – Не захлебнись слюной, – фыркнул Вадик.

      Дима проигнорировал выпад брата, отёр снегом меч и аккуратно поделил пирог, и калач на четыре равных части. Затем порезал мясо.

      – Можно