Плюнет, поцелует, к сердцу прижмет, к черту пошлет, своей назовет (сборник). Элис Манро

Переступила с одного ряда на другой, потом на следующий и, может быть, куда-то повернула. Попыталась вернуться тем же путем, каким пришла, но это явно был не тот путь. Солнце опять прикрыла облачность, то есть где запад, было непонятно. Кроме того, она не удосужилась заметить, в какую сторону шла, когда входила в заросли, так что это в любом случае не помогло бы. Остановилась, послушала, но не услышала ничего: один шепот листьев да отдаленный шум транспорта.

      Да еще сердце – бухало так, как и положено сердцу, у которого впереди еще годы и годы жизни.

      Потом открылась дверь, раздался собачий лай, крик Мэтта, и дверь захлопнулась. Джинни стала протискиваться сквозь стебли и листья в направлении, откуда слышала шум.

      Оказалось, что она и зашла-то не далеко. Топталась все время на маленьком уголочке поля.

      Мэтт помахал ей рукой и прикрикнул на собак.

      – Вы не пужайтесь, не пужайтесь их! – крикнул он ей.

      Как и она, он шел к машине, но с другой стороны. Когда расстояние между ними сократилось, он заговорил тише, может быть, даже особым, интимным тоном:

      – Вам надо было подойти да в дверь стукнуться.

      Решил, что она ходила в кукурузу, чтобы пописать.

      – А я просто так – сказал вашему мужу: выйду, мол, гляну, как вы там.

      – Спасибо, – сказала Джинни. – Со мной все в порядке.

      Она забралась в микроавтобус, но дверцу закрывать не стала. Захлопнешь – может оскорбиться. Да и слаба была чересчур – дверцами хлопать.

      – А он и впрямь у вас, гляжу, оголодал насчет салата с чили.

      О ком он говорит?

      А, Нил.

      С нее лило, бил озноб, и в голове шумело так, будто от уха до уха протянута звенящая струна.

      – Могу сюда вам принести, хотите?

      Она помотала головой, изображая улыбку. Мэтт поднял бутылку с пивом вверх – салютует он ей, что ли?

      – Выпьете?

      Она снова покачала головой, все еще улыбаясь.

      – Даже воды не выпьете? У нас вода тут хорошая!

      – Нет, спасибо.

      Стоит ей повернуть голову, в поле зрения окажется его лиловый пуп, и тогда она точно блеванет.

      – А знаете, жил-был один парень, – начал он совсем другим голосом. Вальяжным, с затаенной смешинкой. – И вот, значит, выходит он как-то раз из сарая с букетом из конского щавеля. Его отец спрашивает: «Ты куда это конский щавель поволок?»

      «Пойду раздобуду коня», – отвечает тот.

      «Да ты сдурел, что ли, как ты его поймаешь – щавелем одним?»

      Следующим утром возвращается на таком коне – загляденье. «Во, – говорит, – гля-кася!» И повел, стал быть, коня в сарай ставить.

      Сказав что-то более определенное, я могу быть неверно понят. Нельзя позволять себе увлекаться оптимизмом. Но вообще-то, есть впечатление, что результат мы имеем неожиданный.

      – На следующий день отец смотрит, парень опять куда-то намылился. А под мышкой больничная утка.

      «Ты куда сегодня-то?»

      «Да вот, мама говорит, ей бы к обеду