Плюнет, поцелует, к сердцу прижмет, к черту пошлет, своей назовет (сборник). Элис Манро

из яйца, словно на ней не вырос еще окончательный слой кожи, да и цыплячьему пушку еще предстоит смениться на более грубые взрослые волосы. Такие дети обычно подвержены всяким кожным высыпаниям, ходят вечно исцарапанные и в синяках, в уголках рта у них часто выскакивает простуда, а между белых ресниц – ячмень. При этом она отнюдь не выглядела ни хилой, ни болезненной. Плечи широкие, сама не толстая, но ширококостная. И выражение лица не столько глупое, сколько открытое и непосредственное, как у теленка или олененка. Все у нее сразу на лице – и то, о чем она думает, и вообще все, чем она жива, вся ее личность сразу вступает с тобой в контакт с невинной и – для Джинни-то уж точно – неприятной силой.

      Шоссе долго лезло вверх на гору, где стоит больница – та самая, где Джинни делали операцию и где она проходила первый курс химиотерапии. А через дорогу от больницы – кладбище. Шоссе было междугородним, магистральным, и, проезжая здесь (в те добрые старые дни, когда в этот город они наведывались всего лишь за покупками или изредка развлечься в кино), Джинни всякий раз роняла что-нибудь вроде: «Ах, что за печальный пейзаж!» или «Да-а, удобно, конечно, но не слишком ли?».

      В этот раз она промолчала. Кладбище ей не досаждало. Она поняла, что это как раз не важно.

      Нил, должно быть, тоже это понял. Посмотрел вдруг на Элен в зеркало и говорит:

      – Как думаешь, много на этом кладбище мертвецов?

      Та замешкалась, молчит. Потом недовольным тоном:

      – Да не знаю я.

      – Они там все мертвецы!

      – Он и меня поймал на этом же, – сказала Джинни. – Шутка на уровне четвертого класса школы.

      Элен не ответила. Возможно, до четвертого класса девушка так и не добралась.

      Подъехали к главному входу в больницу, но Элен показала, мол, нет, надо туда, туда, – и Нил подрулил к зданию сзади. Там толпились люди в больничных халатах, вышедшие на воздух покурить, некоторые прямо вместе с капельницами.

      – Ты видел там скамейку? – спросила Джинни. – Да ладно, ладно, уже проехали. Просто на ней табличка: «СПАСИБО, ЧТО НЕ КУРИТЕ». Но ведь она поставлена для людей, которые выходят из здания больницы. А зачем выходят-то? Да покурить! И что, получается, если куришь, то не садись? Не понимаю.

      – Сестра Элен работает в прачечной, – сказал Нил. – Как ее имя, Элен? Как твою сестру зовут?

      – Лоис, – сказала Элен. – Здесь остановите. О’кей. Да, здесь.

      Они были на парковочной площадке позади больничного корпуса. Никаких дверей, выходящих во двор, на первом этаже не наблюдалось, кроме наглухо запертого подвального люка. Двери других трех этажей выходили на площадки пожарной лестницы.

      Элен открыла дверцу, вышла.

      – А как ты внутрь отсюда попадешь? – сказал Нил.

      – Да легко.

      Пожарная лестница обрывалась футах в семи или восьми от земли, но Элен подпрыгнула, ухватилась за ступеньку, подтянулась, помогая себе ногой, упертой в выбоину кирпичной кладки, и через секунду была такова. Джинни даже не поняла, как она это сделала. Нил улыбнулся.

      – Давай покажи им, детка! –