Молоко с кровью. Люко Дашвар

Где-то же и твоя судьба бродит.

      Татьянка Марусю на табурет перед зеркальным шкафом усадила, стала за ее спиной, гребнем по косам ведет.

      – Искала, аж ноги посбивала. Нет мне пары! – вздохнула. – Разве что то несчастье…

      – Какое?

      – Степка-немец…

      – Что?! – Маруся как толканет ее локтем в бок. Татьянка так и рухнула на пол с гребнем в руках. Глаза выкатила:

      – Ты чего?

      Маруся брови сдвинула, табурет отшвырнула, в шкафу роется – словно бы срочно нужно ей с полки носовой платочек достать.

      Татьянка с пола поднялась, ничего не понимает.

      – Ты чего, Маруська?

      Маруся к Татьянке обернулась – спокойная, словно и не волновалась. Усмехается.

      – Да ничего. Шучу… Бери…

      – Что?

      – Да не «что»… Немца бери… Вот сейчас пойду к нему и прикажу, чтобы взял тебя в жены.

      – Ты что, дура, мелешь? – рассердилась Татьянка. – Самого лучшего парня окрутила, так думаешь, всеми командовать будешь? – и к двери. – Сама одевайся и причесывайся!

      Маруся Татьянку за руку – хвать!

      – Постой, не сердись… Волнуюсь… Все свадьба эта… – и тянет Татьянку в комнату. – Где гребень? Еще косы нужно заплести, а ты мне тут фокусы показываешь…

      Горбоносая сердито зыркнула.

      – Ну, смотри мне, Маруська! Буду замуж выходить, тоже тебе капризы устрою.

      Маруся рассмеялась.

      – Да ладно… Ладно…

      На табурет перед зеркальным шкафом уселась, черными косами махнула, и Татьяна взялась укладывать их короной.

      Из открытого окна словно шелест какой-то раздался. Маруся напряглась.

      – Татьянка! А ну-ка глянь, кто там под окном бродит?

      – Никого!

      – Да быть этого не может! – И хочет встать.

      Татьянка ее усаживает:

      – Да сиди уже, черти бы тебя побрали! Из тебя невеста как из доярки балерина. Чего ты крутишься? Скоро хлопцы с Лешкой придут, а ты до сих пор не готова!

      – Глянь на подоконник! – Маруся говорит.

      Татьянка подошла к открытому окну, взяла с подоконника конфету в липкой обертке.

      – Конфета, – удивилась. – Наверное, дети балуются.

      – Наверное… – улыбнулась Маруся.

      Степка-немец пригнулся под Марусиным окном – нет, никто его не заметил, все чересчур заняты, как же – свадьба у Маруси. Очки на носу поправил и втихаря за хату. Оттуда – на улицу. Под кустом сиреневым остановился, «Пегас» в зубы, спичкой – чирк.

      Сиреневый куст разросся, как дерево. Под ветки станешь – издалека никто и не заметит. Степка затянулся сигаретой: и что теперь делать? Был у него отец-калека, трактор и Маруся. Отец помер, Маруся теперь замужняя, только и осталось, что трактор, а то бы – совсем худо. Вздохнул, голову опустил, сигарету под куст бросил, а там тех окурков – гора.

      И пошел прочь – худой, рыжий, ростом не вышел, еще и слепой как крот. Эх, недаром горбоносая Татьянка говорила – несчастье, а что очи мудрые, как у старца, улыбка тучи разгоняет и сердце без гнили, – так, чтобы это разглядеть, нужно подойти ближе.

      В