Акакий Акакиевич. Леонид Левинзон

мне это… – бормочет.

      Дышащую алкоголем очередь качало, как судно в шторм. Их прибило к окошку и выбросило с билетами к воротам на стадион. Места были удачные, и Мишка очень воодушевился, наэлектризованный всеобщим возбуждением. Всё бы ничего, но в конце матча Сергей начал громко поддерживать свою, кстати, с успехом выигрывавшую, любимую команду.

      – Ты что делаешь?! – увидев пробирающихся к ним людей, толкнул друга Мишка.

      – «Динамо», «Динамо»!

      – Серый, линять пора!

      – Опаньки! – Серёга увидел противников, и засобирался. – Мишка, кажется, мы засиделись.

      Им удалось выскочить, и они рванули что есть силы. За ними, отягощённые водкой, бежали болельщики «Спартака» и грязно ругались. Так быстро Мишка ещё никогда не бегал.

19

      Весна. Солнце встаёт рано, и утром в аудитории совсем светло. Впереди семинар по политэкономии. Клёпин зевает:

      – Опять у нас этот дуб будет? И откуда его только выкопали?

      – Уж лучше он…

      Входит высокий плечистый мужчина с цветущим лицом и благообразными седыми волосами. Останавливается и оглядывает комнату.

      – Встать!

      Двадцать третья и двадцать четвёртая группы с шумом встают. Клёпин еле приподнимается.

      – Клёпин, почему не встаёте?

      – А я уже вставал два раза, Николай Павлович, и устал очень.

      – Когда?

      – Вы не видели.

      – Меня не волнует, вы встанете и третий раз!

      Мужчина проходит, садится и открывает журнал. Угрюмо смотрит и вдруг раздражается:

      – Это что такое? Сколько двоек? Почему не учите? Бододкина!

      – Здесь.

      – Отвечать «я», нет у вас воинской выучки. Бондарь Сергей!

      – Да я здесь.

      – Худо, Бондарь, очень худо, – улыбается.

      – Касимов!

      – Я!

      – Что я? – вдруг не понимает Николай Павлович.

      – Я Касимов, – за первым столом терпеливо отвечает вежливый Лев, автоматически поправляя причёску.

      – Садиться, Касимов, – отмечает в журнале. – Что вам на сегодня задавали? Хоть помните? Ну, Сёмкин!

      Сёмкин уныло поднимается.

      – А почему опять я? Всегда я да я…

      – Рассказывать!

      Сёмкин, запинаясь, говорит. В аудитории мерный гул. Николай Павлович задумчиво смотрит в окно, рассеянно переводит взгляд на столы и вдруг взрывается:

      – Бондарь, ты что? Нет, ну как они воркуют, чуть не обнимаются. Под самым носом!

      Клёпин тут как тут:

      – Они ещё целоваться могут, у них справка есть.

      Но Николай Павлович уже сменил гнев на милость:

      – Ладно, пусть.

      Уничтожающе смотрит на Сёмкина:

      – Совсем худо, Сёмкин! Садиться.

      – Я же хорошо отвечал! – возмущается Сёмкин.

      – Он же хорошо отвечал, – веселится аудитория.

      Николай Павлович неумолим.

      – А Викторов-то, Викторов! – смотрит на обычно незаметного Викторова и хихикает: – Амурные дела, ай-я-яй, двойка!

      – За что?! – краснеет Викторов.

      Клёпин сзади:

      – За дело, правильно я говорю, Николай Павлович?

      Тот