Голливудские триллеры. Детективная трилогия. Рэй Брэдбери

знакомый упакованный объемистый предмет и покатил его по улице.

      «Господи, – подумал я, – что это? От кого?..»

      Но огромный узел на колесах задел дверной косяк, и раздался мелодичный звук. Я зашатался, предугадав ответ.

      – Куда ставить? – спросил бык, оглядывая мои заставленные роскошной мебелью королевские покои. – Здесь сойдет?

      Он с трудом подтащил упакованный предмет к стене, окинул презрительным взглядом мою дешевую тахту, пол без ковра, мою пишущую машинку и потопал к выходу, оставив дверь открытой настежь.

      А на другой стороне улицы я увидел десять дюжин блестящих голубых, карих, серых стеклянных глазок, следящих за тем, как я срываю упаковку и вижу…

      Ту самую Улыбку.

      – Мой бог! – вскричал я. – Да это же пианино, я слышал, как оно играет…

      Регтайм «Кленовый лист».

      Хлоп! Закрылась дверца кабины, грузовик, тарахтя, укатил.

      Я рухнул на свою уже почти рухнувшую тахту, не в силах поверить, что передо мной эта широкая, безучастная, сияющая слоновой костью улыбка.

      «Крамли!» – мысленно воззвал я. Провел ладонью по омерзительной стрижке, слишком длинной на затылке, слишком короткой на висках. Пальцы ничего не чувствовали.

      «Да, малыш?» – отозвался Крамли.

      «Я передумал, Крамли, – мысленно признавался я. – Исчезнет не Чужак и не старая леди с канарейками».

      «Вот тебе раз! Кто же?» – спросил Крамли.

      Кэл-брадобрей.

      Молчание. Вздох. Затем…

      Щелчок, гудки.

      Вот почему, глядя на то, что осталось на память от встреч со Скоттом Джоплином, я не сорвался с места и не помчался звонить своему другу полицейскому детективу.

      Все стеклянные глазки из бунгало напротив дружно изучали мою стрижку и наблюдали, как я закрываю дверь.

      «Ладно, – подумал я. – Только ведь я даже собачьего вальса играть не умею».

      Парикмахерская была открыта и пуста. Муравьи, пчелы, термиты и им подобные побывали здесь до полудня. Стоя в дверях, я глядел на полное опустошение. Как будто кто-то подкатил ко входу гигантский пылесос и высосал из помещения все.

      Пианино, как известно, попало ко мне. Интересно, кто получил и кому могли понадобиться парикмахерское кресло, притирания, лосьоны, оставлявшие пятна и мазки на зеркалах, висевших на стенах? И еще интересно, кому достались волосы?

      Посреди парикмахерской стоял человек. Как мне помнилось, это был хозяин, сдававший ее в аренду, – мужчина лет пятидесяти, он водил метлой по безволосому полу, без видимой цели гладил пустые половицы. Он поднял глаза и увидел меня.

      – Кэла нет, – объявил он.

      – Вижу, – ответил я.

      – Подонок смылся, не заплатив мне за четыре месяца аренды.

      – Дела у него шли плоховато, правда?

      – Да никаких дел вообще не было. Только стрижки. Даже на два бакса они не тянули, никуда не годились, могли бы побить все рекорды в штате.

      Пощупав свою макушку и затылок, я согласно кивнул.

      – Мерзавец, унес ноги, а ведь задолжал мне за пять месяцев. Сосед-бакалейщик говорит, Кэл еще был здесь