Рефлексии и деревья. Стихотворения 1963–1990 гг.. Сергей Магид

насыпи завыла электричка

      и где был Крым, там сразу стал Нарым,

      и навалилась ночь-алкоголичка.

      Я всё еще пытался по привычке

      пробить с налёту штукатурку слов,

      грыз кирпичи, перебирал отмычки, —

      но был из победита их покров.

      А в поле за последними домами,

      где обрывался гад-микрорайон,

      уже клубился дым, уже тенями

      он наползал на нас, он был как сон,

      в котором задыхался я ночами

      десятки раз, предчувствием смятен.

III.

      Десятки раз, предчувствием смятен,

      во сне я видел наш последний вечер

      и гад-микрорайон. И он и он

      как Бегемот мне прыгали на плечи,

      и зажигал фаллические свечи

      знакомый мне по пьянкам сукин сын

      и начинались поцелуи, речи

      каких-то несоветских образин,

      и снилось мне, что твоему отказу

      я отвечаю залпом в абажур,

      где то ли Бегемот, то ли Амур

      качается, в меня швыряя вазу,

      и каждый раз кончался этот сюр

      дурацкой фразой: «Коли так, то – сразу…»

IV.

      Дурацкой фразой: «Коли так, то – сразу…»

      я бредил наяву. Я думал, я помру.

      Как ржавый флюгер утром на ветру

      над бездной улиц, полных диабаза,

      я сковырнусь, – и книзу головой.

      И эту жизнь с ее пустыми днями,

      чтоб ног твоих не вспоминать плечами,

      я разобью о камни мостовой.

      И вот – свершилось. Злее час от часу

      меня терзает голос дорогой.

      Но в общем-то я всё еще живой,

      еще хозяин и душе и мясу,

      и буковок я не рассыпал строй,

      но взяв в ладонь, поднёс поближе к глазу.

V.

      Но взяв в ладонь, поднёс поближе к глазу

      я дуру-мысль о дезертирстве в ночь

      и повертев, её отбросил прочь

      и сапогами затоптал заразу.

      Лишь память не сумел я превозмочь.

      Тут все мои старания ни к чёрту.

      Слова твои во мне еще не стёрты.

      Особенно, когда приходит ночь…

      Ну ладно, значит снова без тебя.

      Днём. Утром. Вечером. Все чаще. Все привычней.

      Вот одиночество, дружок мой закадычный,

      меня приветствует, по комнате скрипя

      пустыми половицами. Надёжно

      его присутствие. Ну ничего, жить можно.

1975

      «Опять ноябрь. До гробовой доски…»

      Посвящается Г. Г.

      Опять ноябрь. До гробовой доски

      видать, со мной пребудет это царство,

      здесь, где вступают бывшие Пески

      в Советских улиц полое пространство.

      Как горек воздух в этом ноябре!

      Мой квази-эго, надоевший Кастор,

      по-менторски гундосит о добре,

      о разной стоимости в табеле о кастах,

      о том, что жизнь я понял не вполне,

      а я, как зверь на перебитых ластах,

      (ни ног, ни речи, – скованный вдвойне)

      жду, чем всё это кончится.

      Напрасно,

      должно