Рефлексии и деревья. Стихотворения 1963–1990 гг.. Сергей Магид

в своей тарелке.

      Так какого же беса

      Торчу я здесь?!

      Пусть я мал,

      Пусть сопляк,

      Как думают многие.

      Но ведь где-то жизнь

      Настоящая есть.

      И туда вот

      Бегут мои ноги.

[Ленинград,зима 1965 г.]

      Вьетнам

      По набережной озера в Чикаго

      Гуляли каждый вечер

      Вы вдвоем

      С Мэри О'Хиггинс.

      Перед тем – в Айдахо

      Ты странствовал

      Под солнцем и дождем.

      Ты, в общем, был

      Совсем обычным парнем,

      Знать не хотел

      Политики бедлам, —

      Не пачкал руки в ней,

      В её труде ударном.

      Таких парней

      Полно и здесь и там.

      Любил шататься ты

      По разным штатам,

      Ещё любил

      Армстронга и вино,

      А если гибли вдалеке солдаты,

      Ты говорил:

      «I fuck it! Всё равно».

      Ты в это время,

      С обществом не споря,

      Желанья Мэри

      С губ читал, а сам

      Знать не хотел,

      Что есть на свете горе,

      Напалм и смерть

      И, как его… Вьетнам?

      Да ты плевал

      На всякие там страны,

      Пока с тобою Мэри, —

      Всё – о'кэй!

      Когда твой кореш

      Умирал от раны,

      Еще ты нежно

      Гладил руку ей.

      Но срок пришел

      И с тысячью другими

      Ты форму получил,

      К плечу – приклад,

      Десятками смертей

      Подсумок твой набили

      И в бой пошел ты,

      Сам тому не рад.

      А через месяц

      Та О'Хиггинс Мэри, —

      Она была тебе

      Милей всех жён, —

      Прочла, что на десятой параллели

      Ты пулей партизана

      Был сражён.

      Упал ты в воду рисового поля,

      И соскользнул с плеча

      Ничей приклад.

      За что погиб ты

      И в какой ты роли

      Шел в этот бой,

      Сам этому не рад?

[1965 г.]

      Суд

      На суд суровым северным богам,

      Короткий, верный,

      Я отдаю судьбу и к их ногам

      Слагаю нервы.

      Весь нажитый сознаньем здешний мир

      Я им дарю. Лишь не дарю свободы.

      Свои сомненья, близнецы-уроды,

      Тащу с собой на их кровавый пир.

      Пусть рвут они, блаженно матерясь,

      Мое, еще сознательное, мясо,

      Я буду честен, трепеща, боясь,

      Но мысль не пряча под защиту масок.

      Пусть лучше Вотан или Тор, иль Один

      Меня угробят. Смерти чистый дар

      Достать честней, чем в общем хороводе

      Овцой влачиться под удар

      Родных бояр. Вливанье в ухо яда, —

      Дней и собраний пошлый звукоряд.

      Во имя утопического сада —

      Выкорчевание, почти святой обряд.

      Я принимаю и не принимаю

      Их вызов. С проспиртованных мужей

      Что взять-то? А иных не знаю, —

      То псы вокруг, то ползанье ужей…

      Но я, я подчиняюсь Высшей Воле.

      Кто