Книга разлук. Книга очарований. Федор Сологуб

вольного казака. Шаня не вслушивалась и мечтала себе о своем. Вдруг няня замолчала. Шаня открыла глаза и приподняла голову. Мать стояла перед нею.

      – Мой-то сокол, улетел! – сказала она няне.

      Няня завздыхала и заохала.

      – К сударушке своей! – злобно сказала Марья Николаевна. – Ну, а ты, Шанька, что сиротой сидишь? Подь к матери, хоть я тебя приласкаю.

      Марья Николаевна села на Шанину кровать и притянула к себе дочку. Шаня прильнула щекой к ее груди, – мать посадила ее к себе на колени.

      – Ох, горюшко мне с тобой, – говорила она, поглаживая и похлопывая дочь по спине. – Все-то ты отцу досаждаешь. Вот сапоги-то все не переменила, так в глине и щеголяешь.

      Шаня соскочила с колен матери, села на пол и принялась стаскивать ботинки.

      – Надень туфли, – сказала мать.

      – Я лучше так, мамуня, – тихонько ответила Шаня, сняла чулки и опять забралась на колени к матери.

      – И с ним-то горе, – говорила меж тем Марья Николаевна няне. – Я ли его, злодея моего, не любила, не лелеяла! А он, на-ткось, завел себе мамоху, старый черт!

      – И на что позарился, – подхватила няня, – сменял тебя, мою кралечку, на экое чучело огородное.

      – Что уж он в ней, в змее, нашел, – досадливо говорила Марья Николаевна, – только что молодая, да жирная, что твоя корова. Так ведь и я не старуха, слава Тебе, Господи.

      – И, касатка! – убедительно сказала няня, – недаром говорится: полюбится сатана пуще ясного сокола.

      – Она – белая, – вдруг сказала Шаня, приподнимая голову.

      – Ах ты! – прикрикнула мать, – с тобой ли это говорят! Не слушай, чего не надо, не слушай!

      И мать сильно нашлепала Шаньку по спине, но Шанька не обиделась, а только плотнее прижалась к матери.

      – И я-то дура! – сказала Марья Николаевна, – говорю при девке о такой срамоте.

      – Ох, грехи наши! – вздохнула няня.

      – Что, Шанька, оттаскал тебя отец? И за дело, милая, – не балахрысничай.

      – Чего ж заступалась? – шепнула Шаня.

      – Так, что уж только жалко. И что из тебя выйдет, Шанька, уж и не знаю, – вольная ты такая. Только мне с тобой и радости было, пока ты маленькая была.

      – Я, мамушка, опять маленькая, – еще тише шепнула Шаня и закрыла глаза.

      Марья Николаевна вздохнула, прижала к себе дочку и, слегка покачивая ее на коленях, запела тихую колыбельную песенку.

      Ходит бай по стене, —

      Ох-ти мне, ох-ти мне.

       Что мне с дочкою начать, —

      Бросить на пол иль качать?

      Уж я доченьку мою

      Баю старому даю.

      Баю-баюшки-баю.

      Баю Шанечку мою.

      Шане было грустно и весело, – душа ее трепетала от жалости к матери…

      Вечерело. Вокруг дома пусто и глухо. Только изредка слышна трещотка городского сторожа: это – двенадцатилетний мальчик, которого послал за себя ленивый отец: слышен изредка протяжный крик мальчугана. Доносится лай собак, их злобное