Книга разлук. Книга очарований. Федор Сологуб

мои бедные нервы, – с внезапной злостью заговорил Женя, – а сама всем нервы надрывает. И тут еще дядюшка, и тетушка.

      Они пробирались по грязной улице. Женя терся новеньким мундирчиком о рогатые изгороди, сложенные из осиновых жердей, и шлепался модными сапожками в мутные лужи. Шаня выбирала сухие местечки по другой стороне улицы.

      – Экая трущоба! – раздражительно сказал Женя, – точно не может твой отец мостков набросать.

      – Иди сюда, – звала его Шаня, – там сапоги загваздаешь.

      – Везде одинаково мерзко, – брюзгливо отвечал Женя.

      Он видел отлично, что там, куда зовет его Шаня, гораздо лучше, – но продолжал идти по своему пути с тем упрямством, которое заменяло у него характер.

VI

      На выезде из Сарыни стоял двухэтажный дом нелепой архитектуры с разбросанными вокруг хозяйственными постройками. Прежде это была помещичья усадьба, к которой принадлежала подгородная деревня Ручейки. Во время дворянского упадка усадьба досталась Самсонову. На ту улицу, где шли Женя и Шаня, выходил фруктовый сад, огороженный тыном, а дальше парк с прудами, протоками, мостиками, беседками, цепкими кустами давно не подстригаемых акаций. Дорожки заросли травой, но пруды были расчищены, Шаня любила кататься на лодке. Были для нее и качели, была горка, которую зимой приспособляли для Шанькиных салазок.

      Шаня и Женя дошли до низенькой изгороди парка.

      – До калитки далеко, – сказала Шаня, осторожно перебираясь через улицу, – перелезем: здесь невысоко.

      – Полезем, – согласился Женя и повернулся к изгороди, выбирая место поудобнее.

      Но едва он поставил ногу на перекладину, а другую занес поверх изгороди, как вдруг в парке послышался неистовый лай: два свирепых пса бросились на Женю. Женя вскрикнул и соскочил, – прямо в лужу. Брызги обдали его. Сделавши прыжка два по лужам, он остановился: ноги подкашивались. Сквозь лай еле слышал он крик Шани, унимавшей собак, и ее серебристый смех. Собаки угомонились, – Женя сообразил, что опасность миновала. Он взглянул на свою забрызганную одежду: на колене зияла длинная прореха, – должно быть, зацепился, соскакивая с изгороди. Сердито хмурясь, он полез в парк, где уже поджидала его Шаня.

      – Глупая привычка – вечно скалить зубы, – сделал он выговор Шане.

      Шаня перестала смеяться.

      – Боже мой! – воскликнула она, – ты весь перепачкался. Новый мундир, – а его так залюхал. И разорвал.

      Она бросилась было обтирать его мундирчик рукавами своей кофточки, но Женя хмуро отстранил ее.

      – Ну, большая беда, – проворчал он сердито, – ведь я не Гарволин, у меня не одна перемена.

      – Это все я виновата, мне бы надо было вперед пойти. Экая я дура!

      – Оставь ты, пожалуйста, мужицкую манеру бранить себя! – крикнул Женя.

      Шаня с удивлением посмотрела на него.

      – Чего ты? Ведь я не тебя!

      – Гораздо естественнее других ругать, чем себя.

      – Ты испугался, Женечка?

      – Вовсе не испугался – я вздрогнул от неожиданности. У меня нервы не из канатов. Твои собаки дождутся, что я их задушу