Книга разлук. Книга очарований. Федор Сологуб

везде выезжу, во всех городах побываю.

      – Во всех городах нельзя побывать, – важно сказал Женя, – их очень много.

      – Что ж, что много! А вы отчего нынче никуда не уехали?

      – Ну, мы порастрясли денежки, – досадливо сказал Женя, – мой папа умеет это делать. А заграница кусается. Вот здесь и киснули все лето.

      – И ты жалеешь? – кокетливо спросила Шаня.

      – Зато я с тобой, Шанечка, познакомился.

      – Но ведь это не так интересно, как заграница!

      – Милая Шанечка, ведь ты знаешь, что я тебя люблю.

      – Ты сам-то давно ли это знаешь?

      – Да ведь мы еще недавно знакомы, Шанечка.

      – А ведь признайся, ты бы так и не догадался, что ты меня любишь, если б я сама тебя не навела на эту мысль?

      – Ну, да, вот еще!

      – Нет, признайся, ведь так?

      – Конечно, – важно сказал Женя, – вы, женщины, больше нас понимаете в делах любви, – это ваша специальность.

      Глава 2

I

      Сегодня Самсоновы обедали позже обыкновенного: Шанин отец только что вернулся из своей поездки в уезд. Он был не в духе. Шанька боязливо посматривала на него и старалась за обедом не обратить на себя его внимания. Но суровая фигура отца притягивала к себе Шанины взоры.

      Полувосточный склад лица обличает в нем не чисто русскую кровь. Черные, густые и невьющиеся волосы начинают седеть. Черные глаза с желтыми белками мрачно блестят. Невысокий и узкий лоб, изборожденный глубокими прямыми морщинами, сжат у висков. Загорелое лицо имеет красновато-желтый оттенок. Плотный стан слегка сутуловат. От лица Шаня переводит глаза на мать: это – черноволосая и черноглазая женщина южнорусского типа, лет тридцати, еще совсем молодая на вид и красивая – Шаня похожа больше на мать, чем на отца.

      Марья Николаевна предчувствовала, что Шане достанется от отца, и была недовольна: хоть она и сама иногда колотит Шаньку, но не любит, чтоб отец это делал. А отец угрюмо молчал… Наконец он пристально посмотрел на Шаню. Она зарделась под его взорами. Отец угрюмо спросил:

      – Ну, что, перевели?

      – Оставили, – робко ответила Шаня.

      – Хорошее дело! Что ж, у меня шальные деньги за тебя платить? Вот как возьму веник…

      – Вы только и знаете, – шепнула Шаня, ярко краснея.

      Она знала, что отец может исколотить ее до полусмерти, но в ней сидит злобный дьяволенок, который подсказывает ей дерзкие ответы. Ей страшно, – но дерзкие слова словно сами срываются с языка.

      – Молчи, пока… – внушительно и грозно говорит отец.

      А мать смотрит на нее с упреком и делает ей, незаметно для отца, знаки, чтобы она молчала. Но Шаня не унимается и ворчит:

      – Никто так не обращается… Я – большая.

      – А вот поговори у меня. Зачем сапоги в глине?

      – Не успела снять, – сейчас только пришла.

      – А где была до этаких пор?

      – Известно, где, – в гимназии. Где ж мне быть!

      – Врешь, негодная! – крикнул отец. – Говори сейчас, где шлялась!

      – Что ж, дома все сидеть, что ли! Уж и по улице нельзя пройти, и в саду нельзя погулять.

      – Погруби еще! –