Повести нового света. Александр Дорофеев

из корыта. Даже когда жрец Эцнаб прикручивал к его голове дощечки красного дерева.

      Кто бы тогда мог заподозрить, какая плачевная судьба ему уготована?

      Впрочем, Эцнаб определил, что второе «Я» Чанеке – хромой койот Некок Яотль.

      – С ним держи ухо востро, – вздохнул Эцнаб. – Это опасный Уай. Не простой койот, а похищающий лица. Такое может отчебучить! Мальчику не следует жениться слишком рано – пусть сначала разберётся со своим вторым «Я».

      Но о женитьбе пока никто и не думал.

      Любимой игрушкой Чанеке был йо-йо – бочонок с маленькой дыркой, привязанный к заострённой палочке.

      Надо изловчиться, да так направить палочку, чтобы бочонок, подлетев и кувырнувшись, прочно на неё уселся.

      Не каждому хватало сноровки и терпения. А Чанеке не отступал, пока бочонок не насаживался, как следует.

      – Диво дивное! – говорила служанка. – Да ты, наверное, помог себе другой рукой.

      – Зачем? – удивлялся Чанеке. – Ведь так не честно и не по правилам.

      Он не знал, что такое обман и хитрость. Просто не понимал, как можно солгать. У него это не укладывалось в сплющенной дощечками голове.

      Он говорил только правду, глядя круглыми и зелёными, как у мамы Сигуа, глазами.

      Вообще он напоминал жизнерадостный бочонок, хоть и скакавший туда-сюда, но крепко-накрепко привязанный к маме, – настолько был ручным и домашним.

      В детстве его так и звали – Йо-йо. За ним приглядывали бабушка Пильи, мама Сигуа, да ещё нянька.

      И вдруг, когда Чанеке едва исполнилось тринадцать, он исчез из дома, – будто оборвалась в один миг ниточка. А йо-йо сиротливо лежал на полу у дверей.

      Обыскали весь город, весь остров, но Чанеке не было.

      Мама Сигуа, прижимая к груди йо-йо, металась по саду, не зная, что делать. Бабушка Пильи молилась всем божествам сразу, дальним и ближним, чтобы те общими силами вернули внука.

      Тогда Шель вспомнил слова Эцнаба об опасном Уайе, и понял, кто тут может быть замешан. Койоты!

      Впрочем, на острове их было немного, и каждого буквально знали в лицо. Нагловатые и хитрые, они крали всё, что плохо лежало. Но вряд ли бы осмелились увести мальчика.

      Койот – чувствительное и ранимое животное. Любит нежную музыку. И по ночам, собираясь в стаю, они поют хором, будто дикие гуси.

      Только заговори с койотом жалобным голосом, как начнёт визжать, завывать и плакать, сопереживая. Хорошо помнит ласки и обиды. Радуется добрым словам и пугается угрожающих.

      Шель выследил их вожака, да так на него гаркнул, что тот в ужасе прикрыл лапами острую морду. А, очухавшись, поклялся матерью всех койотов:

      – Знать ничего не знаю о Йо-йо! Правда, слышал позавчера призывный голос какого-то чужака из сельвы. Еле-еле удержал своих братьев и сестёр на острове. А мальчик, возможно, не устоял…

      Шель тут же сел в пирогу и, переплыв озеро, нашёл сына на берегу.

      Дух сомнения

      Чанеке очень изменился за эти три кина. Какой-то посторонний, точно узнал