Месяц за Рубиконом. Сергей Лукьяненко

стянуты. Плащ комком сбился под спиной.

      Последняя нота затихала в воздухе, сидящая рядом со мной юная девушка отняла деревянную свирель от губ. Лицо ее было прекрасно и безумно, в глазах не светилось никаких смыслов, кроме смерти и крови.

      Я разжал губы, выталкивая землю и траву, которые грыз в беспамятстве, и плюнул девушке в лицо слюной из добавочных желез.

      Коллоидная кислота пробила лобную кость и вспухла облаком пены, мгновенно выжигая лавли мозг.

      Скорее всего, она не успела уйти в Мир. В стабильном коллективе лавли образовалась новая свободная ниша.

      Я привстал, разрывая гибкие лианы, которыми были связаны руки и ноги.

      Вокруг меня сидели кружком с десяток лавли – все юные, красивые и безнадежно медленные для Защитника, созданного вторым Призывом. Их лица менялись, от удивления и восторга – им нравилась сопротивляющаяся добыча, – к растерянности и ужасу, по мере того как я выбивал им сердца и отрывал головы.

      Живот ныл, организм вопил, требуя пищи, – волновая печать произвела Изменение, но боевые органы пришлось создавать из моих же человеческих.

      У меня не было другого выхода, и я постарался не думать о том, что делаю.

      Через тридцать секунд я выпрямился, чувствуя, как организм восстанавливает поврежденные ткани. Над пригорком звенели свирели, я чувствовал, как затихают четыре мелодии… вот одна из них смолкла и раздался звенящий смех.

      Только бы не Ана!

      У меня не было времени разбираться, я видел четыре группы лавли, над одной из которых зависли в воздухе клочья комбинезона стражи и кровавые фрагменты ее тела.

      Поэтому я побежал к ближайшей группе, чей пленник еще жил.

      Они и так-то были быстрыми, а когда поняли, что происходит, смогли ускориться еще больше. Но все-таки недостаточно. Мир связал их в единую сеть, но, кажется, их Мир тоже растерялся и не знал, что делать.

      А с оторванными головами лавли жить не умели.

      К последней группе я шел уже медленнее, старшая стража, которую я освободил первой, даже успела встать и срывала с рук путы.

      Лавли попытались убежать.

      Я не позволил.

      Последнего я остановил, дернул к себе и снизил скорость восприятия мира до доступной ему. Это был длинноволосый тонколицый юноша, по которому на Земле девчонки сохли бы толпами. В облике Защитника я нависал над ним, как оживший кошмар.

      – Я хочу, чтобы ты понял, – сказал я. – Понял и запомнил.

      Кажется, он очень удивился тому, что останется жив.

      В их сумасшествии оставалось очень много здравого рассудка.

      – Теряя смыслы – теряешь себя, – сказал я. – На самом деле я еще не до конца с ними разобрался. Но разберусь. Вы хотели спрятать то, что было вам дорого, и отравить врага тем, что вам отвратительно. Но вы отравили только себя.

      Я взял его ладонь и медленно, один за другим, сломал пальцы.

      Он даже не закричал. Просто смотрел на меня, остолбенев.

      – Я знаю один смысл, – сказал я. – Он прост. Никогда нельзя убивать свои смыслы.

      Только в этом обличье я