О театре и не только. Борис Андреевич Шагаев

ему эпос «Джангар» увидел свет на русском языке. А какие пьесы! Он наш классик. Когда мы были молодые, я дружил с ним. Он был старше меня. Это он с Семеном Липкиным рекомендовал меня в союз. А мне тогда было 18 лет. А когда арестовали Анджура Пюрбеева пошли с Баатром домой к нему, когда шел в квартире обыск и забрали рукописи «Джангара». Баатр также занимался эпосом, его Анджур Пюрбеев силком заставлял. Но Басангов сам уже заразился эпосом. А сколько тогда клеветы было на него. Мол, зачем нам байский эпос и т.д. Ты понимаешь, каково ему было? Я это знаю, слышал. Баатр очень переживал. Но заткнуть клеветников не мог. Народ многое не понимал, если честно говорить. Но у Анджура были свои думы по поводу эпоса. Я знаю от кого это идет, но не буду говорить, разгребать эту грязь мелких людей». Я, молодой поэт, принес в гостиницу Семену Липкину свои стихи. Сидел у него Б. Басангов. С.Липкин и Б.Басангов позже меня похвалили и сказали заниматься стихами. Я принес стихи на калмыцком, а Баатр Басангов ему переводил. Вот так это было.

      Расстались мы с мэтром по-доброму. Он, не вставая с кресла, пожал мне руку и сказал: «Успокоил старика. Хоть кто-то знает правду. Но ты об этом никому не говори и не рассказывай». И мэтр улыбнулся. Это была последняя улыбка и последняя встреча. Позже я звонил ему домой, но это уже другие зарисовки.

      Когда Д.Н. не было уже, я спросил у жены писателя А.Балакаева, тети Цаган, кто снял имя Б.Басангова с театра? Она сказала, что знает, но не скажет. Я наводящие вопросы: А почему валят на Кугультинова? Она резко ответила – нет, это не он. Сейчас она жива. Откажется, скажет, что не было такого разговора. А ведь было. Позже я расспрашивал у других аксакалов. Отвечали по-разному. Ну, думаю, соплеменники какие! Зависть – вот что толкало на такой шаг. Есть такая порода людей. Талантом не могут взять, то кляузу распустят, то накатают в вышестоящие организации.

      Телефонные разговоры с мэтром

      После беседы в доме у мэтра я чувствовал долг перед большим человеком и стал хая-хая названивать. Давид Никитич уже часто болел и почти не выходил из дома. Но душа поэта требовала подзарядку от народа, и он делал вылазки на разные мероприятия. Все искали встречи с ним, а он и сам желал общения, но он один, а нас страждущих полгорода и у всех свои проблемы, а некоторые домогались по всяким пустяковым житейским вопросам. Помогал он многим, правда по телефону. А когда был в силе, он был в гуще событий республики и что мог, разрешал вопросы сразу. И я тоже входил в этот сонм страждущих и названивал.

      Однажды я позвонил и спросил, как здоровье, Давид Никитич немного помедлил и выпалил:

      – Ты что Борис? Какое здоровье, когда девятый десяток пошел. Уже ничего хорошего не будет. Сейчас только благодаришь Бога за каждый день. Глаз один только 8% видит, писать, читать не могу. Вот приехала с Москвы дама. Я только наговариваю, а она пишет. Старость не радость. Тебе это не понять. Вот доживешь до моих лет – поймешь. Тебе сколько сейчас?

      – 63. У тебя все впереди. Болезни приходят, не спрашивая у хозяина. Бренное тело не подвластно нам и времени. У тебя дело ко мне?

      – Нет,