О театре и не только. Борис Андреевич Шагаев

хорошую передачу с Кугультиновым. Он думал о рейтинге. У них там, в Улан-Баторе, кроме госканалов 3 или 4 частных. Вот такой эпизод был у Кугультинова с монгольскими товарищами в Элисте.

      Кугультинов в театре

      Давид Никитич, после встреч со студийцами Калмыцкой студии в Ленинграде постоянно отслеживал судьбу каждого. Сожалел, что некоторые ушли из театра. На посиделках в союзе писателей он расспрашивал про них. Видимо он был о чем-то наслышан, но уточнял, проверял, в театр приходил. Давид Никитич дружил с Каляевым, уважал его. Уважительно относился к Лиджи Очировичу Инджиеву, Морхаджи Нармаеву, к Босе Бадмаевне Сангаджиевой, Андже Эрдниевичу Тачиеву. Это я видел и чувствовал на беседах в Союзе.

      В 1971 году Санджи Каляев пригласил Давида Никитича на премьеру своей пьесы в моей постановке "Воззвание Ленина". После спектакля Д.Н. пришел за кулисы к актерам. Я завел его с Каляевым в мужскую гримерку. Он пожал всем руки, поздравил с премьерой и сказал: «Этот спектакль не стыдно вести в Москву». Потом был небольшой разговор. «Ну, переодевайтесь, снимайте грим, отдыхайте. Вы заслужили паёк». Все расхохотались, мужики поняли, какой паёк.

      Когда я провожал их, Давид Никитич спросил у Каляева: «Ну, ты сам-то доволен?». А Каляев отшутился: «Порадовали ребята, пьеса-то хорошая. Это все Шагаев меня взбаламутил. Давайте поставим. А в начале упирался, ругался с Алексеем (министр Алексей Урубжурович Бадмаев), а через месяц, когда 2 раза прочел, калмыцкий-то они, молодежь, плохо знают, пришел ко мне домой и стал уговаривать меня», – весело рассказывал МЭТР МЭТРУ.

      В 1994 году я пригласил на генеральную репетицию Давида Никитича на спектакль "Карамболь". После генерального обсуждения в узком кругу, Давид Никитич сказал: «Разрешите я буду говорить сидя?». Мы все, конечно, как дети: «Сидите, сидите». А он продолжает: «Так я буду выглядеть важнее». Все засмеялись. «Хорошо начал. Значит костить не будет», – подумал я. А он: «Это не спектакль». Пауза, я обомлел. А он повторил: «Это не спектакль, а жизнь. Очень нужный спектакль и современный. Водка губит человека, у нас это беда зашкаливает». У меня, да и у всех актеров нормализовалось давление и не слышно уже было как бьется сердце. Кугультинов сказал много хороших слов.

      Пьеса и спектакль были о вреде алкоголя и как он разрушает человека и семью. Он улыбаясь хвалил Дорджи Сельвина, который играл главную роль мужа-пьяницу, актрису Л.Довгаеву, которая играла жену Дорджи по пьесе. Д.Сельвина мэтр хорошо знал еще с Ленинграда. Дорджи Сельвин в Ленинграде при Д.Н. читал его стихотворение «Бахчисарай», «Хадрис». Сельвин был талантливый, начитанный актер, редкое качество среди актерской братии. Когда я провожал Д.Н. домой он деликатно так спросил: «Дорджи, как сейчас? Не увлекается?…»

      «Что вы! Его не узнать. Совершенно другой человек!», – вешал я лапшу большому поэту. Поэт, по-моему, поверил мне, внял моим сопливым оханьям, аханьям. Город-то маленький, он что-то слышал, расспрашивал. Но Д.Н. уважал талантливого человека. Он