Невернесс. Дэвид Зинделл

бытия,

      А склизких тварей миллион

      Живет – и с ними я[10].

      Образ Катарины улыбнулся, как будто она осталась довольна. Мне пришлось напомнить себе, что это не настоящая Катарина, а ее воссозданный Твердью облик. Вернее, моя несовершенная память о ней, высосанная из моего мозга. Я понимал, что знаю разве что сотую часть настоящей Катарины. Я знал ее длинные твердые пальцы и глубину меж ее ног, знал ее потаенную жгучую жажду красоты и наслаждения (мне казалось, что для нее они были одним и тем же); знал, как сладостно звучит ее голос, когда она поет свои печальные колдовские песни, но в душу ей мне не удалось заглянуть. Как все скраеры, она была обучена глушить свои страсти и страхи мокрым одеялом внешнего спокойствия. Я не знал, что лежит там внизу – а если бы даже и знал, кто я такой, чтобы вместить в себя душу женщины? Я не мог этого, и потому образ Катарины, воссозданный по моей памяти, был не совсем верен. Настоящая Катарина заставляла терять голову, изображение заигрывало; Катарина любила стихи и видения будущего ради их самих, изображение использовало их в собственных целях. В середине изображения скрывалась могущественная, но не абсолютно всеведущая сущность, играющая плотью и разумом живого человека; в середине Катарины скрывалась… Катарина.

      Я был еще зол и поэтому сказал сердито:

      – Не хочу больше играть в эти утайки.

      Катарина снова улыбнулась и сказала:

      – Но тебе осталось еще два стихотворения.

      – Тебе должно быть известно, какие стихи я знаю, а какие нет.

      – Нет, я не вижу… не знаю.

      – Ты должна знать, – настаивал я.

      – Разве я не могу выбирать, что хочу знать, а что нет? Так гораздо интереснее, мой Мэллори.

      – Это предопределено заранее, не так ли?

      – Все предопределено заранее. Что было, то будет.

      – Скраерский треп.

      – На то я и скраер.

      – Ты богиня, и ты уже предрешила исход этой игры.

      – Предрешить ничего нельзя – в конечном счете мы сами выбираем свое будущее.

      Я сжал кулаки.

      – До чего же я ненавижу скраерский треп и твои якобы глубокие парадоксы!

      – Однако твои математические парадоксы приносят тебе удовольствие.

      – Это другое дело.

      Она заслонила ладонью свои сияющие глаза, словно обожженная их внутренним светом, и сказала:

      – Продолжим. Эти стихи написаны древним скраером, который не мог знать, что Экстр будет взрываться:

      Звезда упадет и другая,

      Но сколько б ни пало их впредь…

      Я закончил:

      На пологе неба, я знаю,

      Не станет их меньше гореть.

      – Но ведь звезды все-таки гаснут? Экстр растет, и никто не знает почему.

      – Надо что-то сделать, чтобы остановить его рост, – сказала она. – Будет очень непоэтично, если все звезды погаснут.

      Я отвел волосы с глаз и задал вопрос, над которым бились лучшие умы нашего Ордена:

      – Почему Экстр

10

С. Кольридж, «Сказание о Старом Моряке». – Пер. Н. Гумилева.