Невернесс. Дэвид Зинделл

и бог⁴, и так далее. Существует алеф-миллион и алеф-сентиллион, но конца нет, нет высочайшей бесконечности, а следовательно, нет и Бога. Не может быть истинного Бога, а значит, нет и истинного творения. Эта логика столь же сурова и беспощадна, как сам Александар Самумский: если нет истинного творения, то нет и истинной реальности. А если ничего реального нет, то и человек нереален: в фундаментальном смысле его вообще не существует. Реальность – всего лишь сон, меньше чем сон, потому что сон должен кому-то сниться. Всякая другая теория противоречит здравому смыслу. Поэтому теория о существовании личности есть грех, тягчайший из грехов, и лучше отрезать себе язык, чем произнести слово «я».

      Я перенесся куда-то в пространстве и времени и увидел горный туман над каменным домом Александара на Самуме. Я находился в крошечной, голой, безупречно опрятной комнате, и передо мной стоял на коленях мальчик. Я был Александаром Самумским, а мальчик был Соли.

      – Видишь? – спросил Тихо.

      И вложил в мою память воспоминания о суровом воспитании, которое дал Александар своему сыну.

      – Ты все понял, Леопольд? Ты никогда больше не должен говорить этого слова.

      – Какого слова, отец?

      – Не играй со мной, слышишь?

      – Да, отец, только не бей меня.

      – Да кто ты такой, чтобы тебя наказывать?

      – Никто, отец… никто.

      – Это правда, а поскольку это правда, нет причины с тобой разговаривать, не так ли?

      – Но молчание ужасно, отец, хуже всякого наказания. Как же ты будешь учить меня, если все время молчишь?

      – А зачем нужно учить тебя чему-то?

      – Потому что математика – единственная истинная реальность, только… как же это возможно? Если мы действительно ничто, как же мы можем создавать математику?

      – Тебе уже было сказано. Математика не создается. Она не материальна, как дерево или луч света, и не является созданием разума. Математика просто есть. Это единственное, что есть. Можешь думать о Боге как о безвременной, вечной вселенной математики.

      – Но как это может быть, если… я просто не пони…

      – Что ты сказал?!

      – Я не понимаю!

      – И продолжаешь кощунствовать. С тобой больше не будут разговаривать.

      – Я, я, я, я… Отец! Не надо!

      Непонятно было, откуда Твердь взяла эти воспоминания Александара Самумского. (А может быть, воспоминания Соли?) Осталось также неизвестным, откуда Она так хорошо разбиралась в еще более странной реальности аутистов или калечащих свой мозг афазиков. Но какими бы странными эти реальности ни были – а мысленные ландшафты аутиста вызывали крайне странное впечатление, – это все-таки были человеческие реальности. Люди, в принципе, мыслят одинаково. Разные личности или разные группы могут думать по-разному, но сам способ нашего мышления ограничен глубокими структурами нашего слишком человеческого мозга. Это и проклятие, и благословение. Мы все заключены в наших черепных коробках, мы пленники своего разума, каким