Невернесс. Дэвид Зинделл

на реальность.

      Я порадовался, что мне не придется больше вживаться в чужую реальность, и ощутил немалое довольство собой – но длилось оно не дольше мгновения ока.

      А теперь последнее испытание.

      – Какое?

      Назовем его Тестом Судьбы.

      Воздух передо мной заколебался и приобрел очертания высокой женщины в белой одежде. Ее прямые, блестящие черные волосы пахли снежной далией. Она повернулась ко мне, и я не мог больше отвести глаз от ее лица. Я хорошо знал этот орлиный нос, высокие скулы, а прежде всего – гладкие впадины на месте глаз; это было лицо моей прекрасной Катарины.

      Я рассердился на то, что Твердь извлекла это глубоко личное воспоминание из моей памяти. Катарина улыбнулась мне, слегка склонив голову, и я понадеялся, что Твердь не услышит слова старинного стихотворения, которые повисли, непроизнесенные, у меня на губах:

      Люблю, о бледная, воздушный мост бровей,

      Связующий два озера печали,

      Те, что влекут в бездонности своей

      Не к смерти, нет – в иные дали.

      Голосом таинственным и глубоким, где пророческие предчувствия Катарины сочетались с трезвыми рассуждениями Тверди, изображение произнесло:

      – Да, мой Мэллори, существует иной путь кроме того, что ведет к смерти. Я рада, что ты любишь поэзию.

      – Что такое Тест Судьбы? – спросил я вслух.

      В темных пустотах под ее черными бровями появился намек на цвет. Я подумал сначала, что это просто аберрация световых волн, но нет: пустые глазницы налились колышащейся синевой. Катарина моргнула новыми глазами, блестящими, как жидкий темно-синий сапфир, взглянула ими на меня и сказала:

      – Ради тебя я отреклась от зрения более глубокого… Видишь ли ты свою судьбу? Теперь, когда у меня снова есть глаза, я ослепла и не могу видеть, что… Какое славное у тебя лицо! Если б только я могла тебя сохранить! Тест Судьбы – это тест-причуда, тест-каприз. Я прочту тебе начальные строки трех старинных четверостиший, и если ты сможешь назвать две последние строки, свет не погаснет.

      – Но это же абсурд! Значит, моя жизнь будет зависеть от каких-то дурацких стихов?

      Я закусил отросшие в путешествии усы, взбешенный тем, что моя судьба – моя жизнь и моя смерть – будет определяться столь несерьезным тестом. Потом я вспомнил, что воины-поэты – секта наемных убийц, существующая в некоторых Цивилизованных Мирах – тоже спрашивают у своей жертвы стихи, прежде чем убить. Зачем нужно богине перенимать обычаи воинов-поэтов? Или Она переняла их тысячи лет назад, когда воины-поэты поклонялись Ей? Кто знает.

      – А Тихо? – спросил я, скрипнув зубами. – Он-то твоих стихов, надо думать, не знал?

      Катарина с таинственной скраерской улыбкой покачала головой.

      – Нет, знал – все, кроме последнего, само собой разумеется. Он сам выбрал свою судьбу, понимаешь?

      Я не понимал. Я потер свои сухие глаза, а она вздохнула и прочла с печалью в голосе:

      Так много молодых людей

      Лишились бытия…

      Она