Речка звалась Летось. Сергей Секацкий

рази? А с Хозяиной дочкой спать, милок, это как с огнем в стогу играться: не заметишь, как угоришь. Ты рази не видишь: Танька-то вся приворотным зельем сочится, из каждой дырки капает! Так что ежели ты ее в места эти целовал, сок ее пил – а куда же ты делся, милок, от бабы такой! – то зелья ентого нахлебался выше крыши. Не будет тебе без нее жизни!

      Иногда я пытался вмешаться:

      – Ну, такое-то зелье, оно у каждой бабы есть.

      – Не скажи. У которой сок-то водица, у которой вино хмельное, а у которой и зелье приворотное. Да ты не бойся, – взглянув на меня поощрительно и совершенно изменив тон, вдруг сказала Марфа. – Мы тут с бабами судачили-судачили, и решили: признал он тебя! Вот ведьма Наташка Таньку потому тебе и сватает, нипочем ей, что замужняя и с дитем. Ох, ведьмина порода! Эта-то еще ладно сделана, оно сразу и не признаешь, а сеструха ее – чисто кошка черная желтоглазая, бабьим туловом чуть прикрытая, тьфу ты, тьфу. Приглядись, за ней же хвост волочится.

      Я инстинктивно осмотрелся, стараясь увидеть Анжелу, ее нигде не было.

      – И не ищи, – заметив мой взгляд, сказала старуха, – она дружка твоего до утра не отпустит. Живым он из-за Летоси не вернется: только под венец. Вот и гутарим мы: потому Наташка-ведьма сама за тебя выйти-то и не пыталась, что признал он тебя, за другую выдать велит.

      – Да кто он? Как признал?

      – За зятя Косматый признал. Он дочку свою любому-то не отдает: огненная нужна порода. Ежели кто на дочке его женится без тятькиного благословления – беда! Иссушит, и силы мужской лишит, и с воли-разума сведет! Вот как Кольку. Танька-то наша красивая, спору нет, а никто не брал. Почему? Да Хозяина все боятся. Только этому дурню все нипочем, жалко его: сгорел ни за грош…

      А ежели, наоборот, признает зятя Хозяин, благословление даст – радуйся! И то, чего не ожидаешь и в самых смелых мечтах не надеешься – сбудется! Дочку только его не обижай. И ведьме Наташке ты тоже не противься. Ох, как мы ее с бабками-то забоялись опосля сегодняшнего… Так смачно миру прямо в харю плюнула, а тот лишь утерся. Маруська Кривая…

      Здесь я перебил ее, беря Наташу под защиту. Лучше бы я этого не делал:

      – Разве одна Наташа плюнула-то? Тамара тоже очень помогла.

      – Тамара, говоришь? – Марфа, хотя и так говорила тихо, только для меня, боязливо оглянулась по сторонам и зашептала с нескрываемой ненавистью:

      – У, Иудино племя… Миром, почитай, уже шестьдесят лет как вертят, и слова поперек никто сказать не смей. Ишо дед ее с комбедом ходил да с продотрядами – кто не мил, тех подчистую выгребали. А потом мамаша, учителка по немецкому была, на всех доносы писала, скольких в Сибири сгноила. Как немцы пришли – она им на всех доносила, да все под них еще и подстилалась, паскуда. Наши возвернулись, мы, дураки, обрадовались было: пришел, змея подколодная, и твой час расплаты. Да куды там: у нее справка секретная, что никакая не доносчица, полицейская помощница да сука немецкая, а специальный агент НКВД: оставлена на оккупированной территории с особым заданием… Мы и утерлись опять.