Дорога памяти. Софья Прокофьева

страданий и потерь. Семнадцать лет скитаний из одного чужого дома в другой, голод, выживание из последних сил. И вот снова, в сущности, бездомность.

      Больное сердце ее не выдержало этого последнего испытания.

      Стоял жаркий август. Она жаловалась на горький вкус во рту и просила привезти ей землянику. Но нигде на рынке я не могла ее найти.

      Я привозила ей разные фрукты, но она хотела только земляники.

      Когда я приехала к ней в очередной раз, мне сказали, что она умерла. Я оставила принесенные фрукты и цветы на ее пустой, строго застеленной постели. Какая грусть, мы все так любили Нину Михайловну, а она так любила жизнь…

      Вспоминается строфа из ее стихотворения. Оно называлось «Завещание»:

      Подводя итог в последней смете,

      Задыхаясь в гневе и тоске,

      Брошу вызов обнаглевшей смерти –

      «Буду жить на шахматной доске…»

      Снова возвращаюсь к нашей жизни на Миусской в военные годы.

      В это время в домах нередко отключали электричество. А мы по беспечности еще не запаслись свечами и фонариками. Да и непросто было их достать.

      Но этот случай я запомнила, потому что в тот вечер как-то неожиданно и таинственно появилась в нашем доме и в моей жизни Наташа Мартьянова.

      Мы бродили в темноте, натыкаясь на мебель.

      – Маша, сядь, ты упадешь! – это крикнул папа.

      Входная дверь была распахнута. С лестницы доносились голоса:

      – И у вас не горит?

      – Надо позвонить!

      – Куда позвонить?

      Я где-то пристроилась. Слышала, как дядя Сеня играл сонату Бетховена. Темнота ему не мешала.

      – Сейчас зажжется свет! – вдруг сказал папа.

      И, словно послушавшись этих слов, в то же мгновение действительно свет зажегся. Сразу во всех комнатах и на кухне.

      Тут мы увидели, что в передней стоит незнакомая девушка. Невысокого роста, тонкая и вместе с тем крепкая. Это чувствовалось сразу. У нее было круглое милое личико.

      Она улыбнулась, проступили ямочки на щеках, и все лицо ее осветилось. Прозрачные глаза, круто изогнутые брови.

      – Это Наташа Мартьянова, – обрадованно сказала мама. – Моя племянница. Ну, не совсем… Но можно считать и так.

      Как это бывает в юности, вдруг, как бесценная находка, возникает глубокая дружба, почти сестринская любовь.

      Так случилось у меня с Наташей, мы стали неразлучны. Да иначе и не могло быть, столько было в ней нежности и чистоты.

      У Наташи начался роман с Николаем Шебалиным, сыном композитора Шебалина. Это было центральным событием ее юной жизни. Она беззаветно любила его, и эту страдальческую любовь пронесла через всю свою жизнь, даже после того, как они расстались.

      А сейчас чувства ее менялись от светящейся радости к безнадежному отчаянию и обратно. Но она постепенно завоевала его своей преданностью, нежностью и упорством.

      Дело уже близилось к свадьбе.

      А я встречалась с Виктором, и каждый день было одно и то же. Как мне казалось, это все раз и навсегда.

      Он никогда