Великий Гэтсби. Главные романы эпохи джаза. Фрэнсис Скотт Фицджеральд

нам бак! – грубо крикнул Том. – Для чего мы остановились, по-вашему, – видом полюбоваться?

      – Я болен, – не стронувшись с места, сказал Уилсон. – С утра занемог.

      – Что с вами?

      – С ног валюсь.

      – И что, мне теперь самому возиться? – сердито спросил Том. – По телефону вы говорили нормально.

      Уилсон с видимым усилием покинул тень дверного проема, о косяк которого опирался, и, тяжело дыша, отвинтил крышечку нашего бака. При солнечном свете лицо его оказалось зеленым.

      – Я не хотел прерывать ваш завтрак, – сказал он. – Просто мне очень нужны деньги, вот я и решил узнать, что вы думаете делать с вашей старой машиной.

      – А как вам нравится эта? – поинтересовался Том. – Я ее на прошлой неделе купил.

      – Хороший желтый цвет, – ответил Уилсон, налегая на рычаг бензоколонки.

      – Хотите ее купить?

      – Не потяну, – вяло улыбнулся Уилсон. – А вот на той я мог бы подзаработать.

      – Для чего вам вдруг деньги понадобились?

      – Слишком долго я здесь проторчал. Хочу уехать. Мы с женой надумали на запад податься.

      – С женой? – ошеломленно воскликнул Том.

      – Она уж лет десять об этом твердит. – Уилсон прислонился, чтобы передохнуть, к колонке, ладонью прикрыл от солнца глаза. – А теперь поедет, хочется ей или нет. Я увезу ее отсюда.

      Мимо пролетела двухместка – вихрь пыли, промельк машущей руки.

      – Сколько я вам должен? – резко спросил Том.

      – Я пару дней назад узнал кое-что, – сообщил Уилсон. – Потому и хочу уехать. Потому и насчет машины вас потревожил.

      – Сколько?

      – Доллар двадцать.

      От беспощадного зноя мысли мои стали путаться, и я испугался немного, не сразу сообразив, что на Тома подозрения Уилсона пока что не пали. Он узнал, что у Мертл имеется какая-то своя, отдельная от него жизнь в другом мире, и от потрясения заболел физически. Я посмотрел на него, потом на Тома, сделавшего менее часа назад подобное же открытие, – и мне пришло в голову, что нет среди людей различия большего, пусть даже относящегося к уму или расе, чем различие между больным и здоровым. Уилсон был болен настолько, что выглядел виновным, непростительно виновным – как если бы он только что наградил ребенком какую-то бедную девушку.

      – Отдам я вам эту машину, – сказал Том. – Завтра под вечер ее пригонят сюда.

      Место это всегда представлялось мне смутно опасным, даже при ослепительном послеполуденном свете, вот и сейчас я заозирался, словно меня предупредили, что кто-то подбирается ко мне со спины. Великанские глаза доктора Т. Дж. Экклебурга бдительно взирали на груды шлака, однако мгновение спустя я обнаружил, что с расстояния меньше двадцати футов за нами следят, и с необычайной внимательностью, другие глаза.

      В одном из окон над мастерской шторы были немного раздвинуты, и Мертл Уилсон смотрела сквозь щелку вниз, на нашу машину. Зрелище это поглотило ее настолько, что моего взгляда она не заметила; на лице ее одно чувство сменялось другим, постепенно складываясь в цельную картину.