Радость моих серых дней. Екатерина Дибривская

присвистывает он. – Далеко тебя занесло. И когда Тихон в Москву за таким сокровищем успел сгонять?

      Я вежливо улыбаюсь, но вопрос игнорирую.

      – Вы кушайте, а то стынет. Сегодня холоднее в доме, не успеваю печь топить.

      – Тихон на обходе?

      – Да.

      – Ну не скоро ещё придёт, – усмехается рыжий, и мне чудится, что недобро осматривает меня.

      – Обещал к обеду вернуться, – говорю, – видимо, задержаться пришлось.

      – Видимо, – соглашается со мной и налегает на еду.

      А ещё больше – на выпивку. Я догадываюсь, что и по пути согревался.

      – Расскажи-ка, хозяюшка, зачем подалась из шумного города в лес глухой?

      – Я погостить приехала, на праздник, – вру я. Впервые в жизни!

      – Молодец. – хвалит, глядя маслеными глазами. – Тихон стоит того, чтобы приехать за ним в глушь. Прыткая ты девчушка, я вижу.

      – Я не понимаю, о чём вы.

      – Да не строй из себя дуру! Не понимает! – он смеётся. – Хлопаете тут все глазами, изображая невинность, а на самих пробы негде поставить.

      – Вы устали с дороги, – твержу я, – нам лучше прекратить разговор. Мне не нравятся ваши намёки.

      И откуда силы взялись перечить взрослому мужчине? Где воспитание? Но я отталкиваю непрошеные мысли из головы, знаю, что в случае чего не справлюсь с таким бугаем.

      – Извините, девушка, я малость перебрал. Не хочу злить Тихона, прилягу пока, и всё останется между нами, договорились?

      – Хорошо, – с облегчением выдыхаю я.

      Он заваливается на постель прямо поверх покрывала, а я становлюсь мыть посуду: заливаю её кипятком из чайника, наполняю и ставлю на электрическую плиту свежий. Водопровода в доме нет, как и газа. Хорошо ещё, что электричество подведено!

      За весёлым шкварчанием чайника я не слышу других звуков.

      Не слышу, что гость прекратил сопеть в подушку, что старая кровать легонько скрипнула, не слышу звука шагов по древним половицам.

      Выключаю чайник.

      Внезапно меня сбивает с ног нечто безумное, тяжёлое и неуправляемое. На лице рыжеволосого мужчины больше нет доброй улыбки, теперь там скорее – хищный оскал. Злой, искорёженный, вгоняющий в тоску смертную. Тоску о несбывшихся надеждах и порушенных планах. Тоску о моей жизни.

      Я кричу и пытаюсь выкарабкаться из-под его тяжести, но терплю поражение. На улице безумствует Полкан. Хочет прекратить насилие жестокое, да только нет у пса рук, чтобы дверь отворить тяжёлую.

      Виктор тяжело дышит и всё сильнее вжимается в моё тело, шарит одной рукой, свитер задрать пытается. Дотянуться до груди жаждет и сорвать грубой лаской целомудрие.

      Тоненько подвываю, вторя Полкану, когда жёсткая рука накрывает мою голую грудь. Стыдно, страшно и противно. Почему мне так не везёт? Чем я Бога своего прогневала? Свято верила, не гуляла, берегла себя для мужа, нарядов вызывающих не носила – а словно меткой Его отмечена все беды с лихвой за срок короткий испытать.

      А рука скользит, словно змея мерзкая, липким страхом меня опутывая, всё дальше, ниже. Знаю, чего хочет. Стянет с лёгкостью штаны хозяйские. Больше преграды никакой не будет, лишь одна