Пограничная зона. Басти Родригез-Иньюригарро

настоящей любви.

      Ему становится дурно. Тело, забытое между диваном и стеной, стремится к отключке. Гаснет шафрановое солнце, тьма катится с горизонта.

      Колесо погружается в лужу по самую гайку, чавкает ненадёжное, податливое дно…

      Порядок, велосипед не ложится на бок, девушка пролетает выбоину и штурмует пригорок.

      Сумрак рассеивается. Приятель, на руке которого он повис, выдыхает. Может, на самом деле они оба не падают, потому что держат друг друга за шиворот, а прочие жесты – лишняя суета? В пограничной зоне воля весомей физики.

      – Господи, ну что, что ты здесь забыл? – вопль любимого врага возвращает луже масштабы озера.

      – А ты? – он заводится с пол-оборота. – Что ты устроил на этих берегах? Чем набиты твои трюмы? Что ты ради наживы делал?

      Героический пафос снижается цинично-болотной мимикой:

      – Чего я только ни делал… Впрочем, тебя не удивить.

      Они душат нехороший смех, уткнувшись друг другу в плечи, но если он, поднимая глаза, готов к противостоянию, то лицо компаньона по вылазкам белеет пораженческим флагом, растерянный шёпот хрустит отчаянием:

      – Чем набиты мои трюмы?

      Жаждет неожиданного ответа, но оппонент безжалостен:

      – Золотом и прочей блестящей ветошью – чем же ещё?

      – До гнусности скучно… Должно быть что-то другое, – приятель замирает. – Нет. Не вижу иного повода. Не вижу иной добычи.

      Призывно вздрагивает кадык, пепельно очерчивается яремная вена, зажатый в руке угол воротничка кинжально остр. Он отводит взгляд и цедит буднично, между делом:

      – Слышь, я тащусь с того, как мы двое стоим и презираем материальные ценности.

      Визави делает первый вдох за минуту, подхватывает:

      – Не столько презираем, сколько находим недостаточными. Неудовлетворительными. Ничего не меняющими. Нам ли не знать, что они кружат голову, замыливают зрение, отягощают карманы и рюкзаки, на световых скоростях утекают в ту же клоаку, из которой взялись, а если не утекают, то приедаются и бесят.

      – Короче, говори, что искал на этих берегах священный грааль, – фыркает он.

      – Да вы там что, все как один экзальтированные фанатики? – любимый враг с наслаждением возвращает должок. – При чём тут священный грааль? У вас в каждой колонии по граалю?

      – По паре. Тысяч. Разных. Чтоб всякой твари… – он смотрит под ноги, смущается, улыбается. – Очень старая шутка. В любой непонятной ситуации говори, что ищешь священный грааль, – поднимает взгляд и добавляет ошарашенно, далеко не в мажорной тональности, с привкусом фатализма: – Не исключено, что найдёшь.

      Дымно сереет шафрановое солнце, лиловеет клубящаяся высь. Тёмные воды медленно катятся с горизонта. Он обращает лицо к югу. Хочет, чтоб жахнуло.

      Пограничная зона ловит посыл, танцует с его тоской. Иллюзорно безмолвный разряд впивается в небо. Рассыпается огневыми нитями. Двоится, троится. Ещё. Ещё. Древесные кроны в негативе. Световые